– Я, безусловно, так и сделаю, когда это произойдет. Но я не имею никакого отношения к просьбе взволнованной матери и только нахожу ее вполне естественной.

– Вы мне клянетесь в этом?

– Клянусь без малейшего колебания!

Изабель не лгала, она и в самом деле не знала о просьбе Шарлотты, которая действовала по собственному побуждению и, сама того не подозревая, оказала услугу хозяйке дома. Желая хоть как-то смягчить огорчение влюбленного, Изабель мягко прибавила:

– Ни о чем не сожалейте! В эту ночь я бы все равно не пришла… Как бы этого ни хотела!

– Почему? Скажите, почему?!

– Может быть, потому, что мне стыдно отдаваться вам под крышей дома, где находится мой сын и мать с кровоточащим сердцем. Это… это как-то не по-божески, – выговорила Изабель и не без удивления поняла, что вырвавшиеся у нее слова совершенно искренние, точно так же, как слезы, выступившие на глазах.

– Значит, вы меня больше не хотите?

Жалобный тон рассердил Изабель, и она обрадовалась своему гневу.

– Когда вы перестанете видеть в моих словах не то, что в них есть? Мы с вами не всегда можем располагать собой, хотя и вам, и мне очень трудно отказаться от радостей, которые мы дарим друг другу! Но не вздумайте больше обращаться ко мне на «ты», как вы сделали это сегодня утром!

Герцог молча поклонился и вышел.

Последующие дни были днями отдыха, в котором все, измученные волнениями, так нуждались.

Погода стояла прекрасная, и живописная долина Луэны нежила на солнышке свои красоты. Замок, выглядевший так сурово при приезде Изабель, теперь казался приветливым благодаря цветникам, устроенным молодой герцогиней на террасах, аллеям и купам деревьев, которые превратили бывший лесок снова в парк. Внутри замок тоже изменился, и, хотя ему по-прежнему было далеко до Шантийи, принцессе Шарлотте и ее окружению он пришелся по нраву. Жизнь в замке очень оживил племянник Жанны Бертен. Бедного Жереми муж Жанны увез после побоев едва живым из харчевни в Монтаржи, где он работал поваром. Хозяин отколотил его за то, что тот осмелился, готовя соус, чтобы подать к столу, добавить в него взбитый желток и влил десертную ложку белого вина. Бертен, зная кухню в Шатильоне, поспешил перевезти несчастного Жереми в более гостеприимное место. Здесь таланты Жереми расцвели полным цветом, согревая и радуя сердца изгнанников кулинарными изысками.

Маленькие радости всем крайне необходимы, потому что, хотя солнце сияло по-прежнему, а воздух был свеж и душист, полученные новости омрачали души печалью.

Из Парижа президент Виоле, между изъявлениями преданности, которые ему диктовала разгоравшаяся любовь к Изабель, сообщил, что еще не настало время освобождать Его Высочество принца, так как народ – и коадъютор тоже – не забыли его приступов гнева и жестокого обращения, какое он позволял себе, став первым лицом в столице.

Прислал письмо и Немур. Тон письма был необыкновенно возвышенным. Амадей клялся, что в случае, если принца не освободят, он поможет ему бежать и готов скорее умереть, чем увидеть слезы на прекрасных глазах своей богини.

– Должно быть, он поговорил с мадемуазель де Скюдери, Бенсерадом или Бог знает с кем еще в салоне мадам де Рамбуйе, – заметила Изабель Агате, своей единственной наперснице. – Мне вовсе не нужно, чтобы он умирал! Наоборот, я хочу видеть его живым и здоровым! А главное, действующим! На что он будет, спрашивается, способен, лежа в могиле?

Итак, в Париже все было по-старому, и никаких обнадеживающих новостей не предвиделось. А вот из Монтрона пришли неожиданные вести. Лэне написал, что не может быть и речи, чтобы Клер-Клеманс с сыном отправились в Шатильон. Если они покинут свое убежище, то только для того, чтобы отправиться в Бордо. Туда из Испании должен прибыть дон Хосе в сопровождении трех фрегатов и привезти с собой полмиллиона ливров. Испанцы намерены укрепить стены Монтрона на тот случай, если вдруг королевское войско осмелится на них напасть.

Письмо было адресовано вдовствующей принцессе, и Изабель пришлось вручить его Шарлотте. Она поначалу опасалась слез отчаяния, но, увидев, как разгневалась принцесса, поспешила исполнить ее требование, когда Шарлотта приказала подать ей перо. Свекровь жестко напомнила своей невестке, что Монтрон принадлежит ей, и только ей, а она запрещает с его территории производить любые действия против королевских сил, и точно так же ее покойный супруг наотрез отказался бы вступать в сговор с испанцами – врагами королевства, и уж тем более получать от них деньги.

Одновременно принцесса жестко напомнила Лэне, что он находится на службе у принцев Конде, а не служит безответственной девчонке, чья мать была безумна.

Оставалось узнать, что творится в Стэне. Путь туда был несравненно более долгий, и трудно было предполагать, когда вернется Бастий.

Он появился на рассвете в тот самый миг, когда открыли ворота Шатильона. Принцесса еще спала, но Бастий хотел видеть не ее, а госпожу герцогиню.

Изабель просыпалась рано и приняла его у себя в комнате уже совершенно одетая. Мрачное выражение лица Бастия ее не обрадовало, но она постаралась не подать вида.

– Итак… – начала она.

– Новости невеселые, – ответил он.

– Невеселые или скверные?

– Вам судить. Госпожа де Лонгвиль передала письмо, адресованное своей матери, и я должен ей его передать.

– Ты знаешь, что в этом письме?

– Да, я знаю, но сначала я должен сказать, что маршал де Тюренн обезумел от любви к госпоже де Лонгвиль, преданно исполняет все ее приказания и готов вступить в сражение с армией короля. Но есть кое-что еще. Они оба отныне связали себя с Испанией, которая обещала им войско и золото. Герцог Буйонский, брат маршала, тоже находится там и с ними заодно…