– Упрямством… Непослушанием… Своеволием…

– О Аллах!

– О да, мой муж. Ибо я не соглашалась выйти ни за одного из тех женихов, которых находил мне мой отец.

– Но ты же вышла замуж за меня!

– Потому что это ты, о мое сердце!

Мейф ад-Дин рассмеялся. Но все же в душе осталась какая-то недоговоренность, и потому он стал все настойчивее расспрашивать Фариду.

– Но почему же ты не соглашалась выйти замуж?

И в этот миг Фарида стала такой, какой ее так не любил отец – своенравной, решительной, упрямой.

– Пойми же, мой прекрасный муж, что я мечтала найти свою любовь. Отдать мужчине душу и тело, страсть и нежность… Все то, что могу дать человеку, которого полюблю. Так, как полюбила тебя.

– Но что же тут дурного, о капелька росы?

Мейф ад-Дин любовался горящими глазами жены, нежным румянцем, что зажегся на щеках, когда Фарида начала говорить.

– Потому что отец считал, что я должна выйти замуж за того, кто покажется ему, а не мне достойной парой и достойным мужем. Но всерьез разгневался он на меня лишь тогда, когда я отвергла отвратительные ухаживания сына наместника. Самир совсем мальчишка, притом еще и безумный. Вбил себе в голову, что я могу обрести счастье только в его объятиях. Бродит по дворцу отца, сочиняет стихи…

– Я знаю, о ком ты говоришь… Но мне этот юноша вовсе не показался безумным. Скорее, он одержим страстью к тебе… И я не вижу в этом ничего дурного – он же влюблен.

– О мой муж, мне не хочется больше говорить об этом мальчишке. Важно лишь то, что из-за него разгорелся страшный скандал. Отец, разгневавшись на меня, решил, что я стану женой того, кто первым переступит порог нашего дома, пусть это будет даже вор.

– О Аллах милосердный…

– И потому я не ждала ничего хорошего. Каково же было мое счастье, когда я увидела тебя, о лучший из мужчин…

Мейф ад-Дин невесело усмехнулся.

– Пока что я лучший из мужчин лишь для тебя и лишь от заката до восхода. Ибо никто не поверит, что ты любишь уродливого горбуна.

– Я знаю истину. И мне не хочется сейчас вспоминать, кто и во что верит.

Фарида потянулась к мужу и, взъерошив рукой волосы, поцеловала его жарко и страстно.

– Пойдем же, о мой муж и повелитель. Нас ждут. И я клянусь тебе своей любовью, что смогу очень удивить отца. И, пусть ненадолго, но развеселить тебя…

Фарида сдержала свое слово. Едва войдя в зал, где с суровым видом сидел визирь Салах, Фарида бросилась к его ногам со словами:

– Да пребудет над тобой милость Аллаха всесильного и всемилостивого, о мой добрый и щедрый отец! Благодарю тебя и молю о долгих годах спокойствия и процветания.

Салах ожидал всего чего угодно, но только не таких пылких благодарностей. Но лесть всегда была беспощадным ядом. Вот и сейчас она подействовала мгновенно.

– Встань же, добрая дочь моя! За что же ты так благодаришь меня?

– Я целую землю у твоих ног, о мой добрый отец, за то, что стала женой лучшего из мужчин!

Салах озадаченно посмотрел на дочь, а потом настороженно взглянул на Мейф ад-Дина. В его взгляде без труда читался вопрос: «Чем же ты так быстро пленил эту строптивицу, урод?»

Но юноша предпочел отдать первую роль своей жене. Та же продолжила:

– Ибо в этом человеке сосредоточены все достоинства мира. Ибо только его я видела в своих снах и мечтала лишь о нем.

– Я безмерно рад, о моя почтительная дочь, что мне удалось осчастливить тебя… – И тут все же Салах не сдержал любопытства. – Но, Аллах милосердный, я не понимаю, как этому… человеку удалось так быстро пленить твое суровое сердце?

– Ты хотел сказать, отец, «этому уродливому человеку»? – О, как много было сейчас яда в голосе Фариды. Если бы Салах был чуть проницательнее, он бы испугался. Но, увы, визирь был хоть и умен, но высокомерен, а потому не расслышал ничего.

– О нет, дочь моя, я хотел сказать «этому незнакомому человеку».

– Ах, отец… Этот человек вовсе не незнакомец. Более того, он наш родственник.

– О Аллах, родственник…

– Увы, почтенный визирь, – ответил Мейф ад-Дин, стараясь не обращать внимания на гадливую гримасу на лице своего дяди. – Родственник. Вот этот клинок должен тебе рассказать обо мне все.

И юноша показал Салаху кинжал, который ему отдала мать в минуты сборов. И вновь вызолоченный узор у рукояти сверкнул хищным блеском, вновь заиграли самоцветы навершия в лучах солнца.

Визирь Салах с благоговением принял кинжал из рук Мейф ад-Дина, приложил его сначала к груди, а потом и ко лбу. В точности так, как это сделала на прощание Джамиля.

– Да продлит Аллах милосердный твои годы, о мой далекий брат, где бы ты ни был…

И потом продолжил совсем другим тоном: