Значит, мы прозевали главное — каким-то образом контесса и инфанта имеют возможность передвигаться во Времени. Мы в своей самоуверенности думали, что знаем всех таких умельцев. Еще должны предупредить тебя, Шаман, что контесса и инфанта переродились не из простых смертных. До того, как они связались с Магией Смерти, Валькирьяни и Изабель были особыми существами под названием Валькирии. Сила Валькирий и так велика, а помноженная на Магию Смерти становится неизмеримо больше. При этом Сила их становится Черной. У Вас в поселении среди Красных Кафтанов есть свои две Валькирии. Они чисты. И чистота помыслов увеличивает их Силу.

— Про Агафью с Варварой нам ведомо. — Вставил Турухан.

— А смел ты, однако, если Родителей перебиваешь!

— Простите, Невидимые.

— Ты главного не даешь нам досказать: мы просим прощения у наших Детей. Передай им это слово в слово. Шаман.

Наша Сила отныне — Сила твоя и всего Племени. Наша Сила даст тебе разумение в грядущих свершениях.

***

Соплеменники с волнением ждали возвращения Турухана. Наконец он слегка пошевелился, затем по всему телу пробежала нервная дрожь.

***

— Славны в веках Невидимые Родители и мудрость их. — Турухан разжал правый кулак. Самородка не было, только навсегда остался еще один отпечаток на ладони. — Приняли Родители подношение и наказ, как дальше жить, дали…

***

Выпив оленьего молока и немного передохнув, Турухан поведал Детям все, что сказали ему Родители. Предстояла жестокая борьба. Родители дали возможность Шаману распоряжаться их Силой в этой борьбе. Племя ждали тяжелые испытания…

Огольцы 3

Исцеленных Огольцов, раз уж они в таком ладу с лошадиным родом проживали, поместили на специально выгороженный конский выпас около гнилого болота. Ну не казнить же, в самом деле, было безоружных и разумом поврежденных. Кормили, поили. Даже в одном углу загона сделали навес от дождя и солнечного жара. Одеждой обеспечили. Огольцы пытались вступить в общение с людьми Племени. Но никто знать их не желал. Вот накостылять хорошенько этим мерзавцам, еще недавно пытавшимся глумиться над женами, сестрами и дочерьми было много желающих. Однако Великие Ханы строгий запрет на мордобой наложили.

Приходилось поневоле общаться с Огольцами лишь Лхасарану Цэрэмпиловичу да медицинской сестре Розе, долечивавшим пленников.

Два раза в день молчаливые мужчины из Племени притаскивали в Загон котлы с варевом. Молча ставили на землю и уходили поскорее. Противно было смотреть, как Огольцы, не признававшие ложек, жадно хватали пищу грязными руками и запихивали во рты, обросшие давно не стрижеными усами и бородами.

Отец Евлампий счел своим долгом духовно окормлять заблудших. Пытался вспомнить с ними хоть какие-то молитвы, читал катехизис, молитвослов.

В большинстве своем Огольцы были из русских, закабаленных на ярмарке. Стало быть, при рождении крещены были в Православную веру.

Толку от миссионерской деятельности протоиерея Евлампия не было никакого. Лишь пустые глаза и покорное молчание.

И так день за днем. Пока Евлампий не понял, что Веру им привить не удастся никакую: от скотской жизни утеряно было в их душах звено, отвечающее за эту самую Веру.

Хотел, было, заново крестить всем гуртом, загнав для очищения в Могучую Реку. Жалко было священнику заблудших. Покрестились бы. Веру вспомнили. Можно было и об отпущении грехов думать. Долго маялся с несчастными священник, пока понял тщетность своих надежд.

Вердикт батюшки был таков: с оными существами занятия катехизацией смысла лишены. Ибо лишь обличье сохранили они от человеческого существа. Души их не испытывают внутренней потребности в Вере.

Мушкетеры-топтуны

— Добрый день, благородные господа! — неожиданно услышали мушкетеры, патрулировавшие сквер на Чистом Озере. — Прекрасная весенняя погода для Сибири, не правда ли? Даже в благословенном Париже такой денек не грех назвать погожим.

Ошалелые Портос и Арамис резко обернулись. Перед ними была та самая прекрасная девушка, которая только что утопилась на их глазах в Чистом Озере. Запоздало вспомнив об этикете, французы хотели, было, снять перед дамой шляпы и отвесить самый элегантный и самый модный в этом сезоне в Париже придворный поклон, но замерли в нелепой позе, обнаружив, что на головах не их великолепные шляпы с плюмажами, а нелепые фетровые котелки.

— Не стоит расстраиваться, господа мушкетеры. Я наслышана о вашей небывалой галантности.