– Ты вон разведчиков спроси, - вмешался тощий рыжий шофер с перевязанной щекой, - они этого добра богато видели. Михнев! Чего молчишь?

– Да ну их. Ебанутые. Затешется такой среди пленных, а потом кидается на офицера, как бешеный. Ну, с генералами у нас, ясно, негусто, даже с полковниками как-то не очень, так он на старлея какого-нибудь. Представляешь себе? У нас, в разведке, офицеры, - сам понимаешь, ему таких трех на каждую руку... А главное - видно их. Вот, вроде бы, одинаковые, как заклепки, - а видно. Быстро научились видеть.

– А чего просто из кустов не стреляют?

– Ну-у, брат... Ты здешние кусты видел? Тут тебе не Россия. И даже не Тюрингия. А еще - знаешь, что? Паршивая у них стрелковая подготовка. Стрелять, почитай, не умеют. А снайперов, чтоб настоящие были, - так и не встречали пока. Может, встретим еще. Но как-то не похоже.

– И это, - те самые самураи, которыми нас пугали?

– Не говори "гоп", - лениво проговорил Михнев, - но, вообще-то, - да. Настоящий военный столько косяков не стешет. То, что они без боя пропустили нас через горы, ни на какую хитрость не спишешь. Да и хитрят они как-то...

* Шестовая кумулятивная мина. Один из вариантов, использовавшихся японскими войсками. Имело место также общеизвестное, - с миной под гусеницы танка. "Мины-липучки" использовались куда реже. Это больше на Западном фронте, взаимно. Чаще - в городских боях.

Как обычно, группа ушла с привала за полчасика до выдвижения основных сил. Михнев и Элтыгин, рысцой - спереди, заглядывая в каждую тарбаганью нору, за каждый куст. Орозкулов и Бовдюг - метрах в трехстах позади, на Зорьке и Кунстштюке (в просторечии "Костян" или вовсе "Костя") - шагом. Конный в степи видит заметно дальше пешего.

– Глянь, - япошки дохлые. Чего эт они?

Они подобрались чуть поближе. Пятеро. В свободных позах, но, как один, лицом вниз. Вперемешку с винтовками.

– Да-а, загадка... Наших же тут, вроде бы, не было еще?

– Этта, - не пропали еще, запах совсем нет...

– Отравились, что ли?

С этими словами Михнев осторожно ковырнул ближайшего японца стволом автомата, и покойник, вскочив, будто его подбросило пружиной, кинулся ему в ноги. Вот только воевал Михнев уже год. Почти все время в разведке. А в поиске он автомат на предохранителе не держал. Не имел такой глупой привычки. Поэтому его палец нажал на спуск несколько раньше, чем покойничек таки-сшиб его с ног толчком под колени. И услышал, как в двух шагах заговорил автомат напарника. Узкоглазый Эльтыгин вообще не имел нервов. Просто не знал, что это такое, и оттого не имел нужды.

Когда сорвавшиеся в карьер конные подоспели к месту происшествия, вмешательства уже не требовалось. Михнев, злобно матерящийся от досады на себя, - что так лопухнулся, - молчащий, весело скалящий зубы Эльтыгин, оба в чужой кровище с головы до ног. И пятеро японцев, теперь уже мертвых по-настоящему.

– ... а есть и которые ничего. Попросту сдаются и не озоруют потом. Сидят себе на корточках. Таких много больше.

Летчик стоял и завидовал. У людей риск, приключения, подвиги. А они - что? Ну, - доставили девяносто тонн солярки, тридцать тонн бензина и восемьдесят - хорошей воды. Рутина. Уныло бубнить после войны: "Мы честно исполняли свой до-олг...".

Есть люди, которым постоянно кажется, что самое главное, самое интересное, самое трудное делает кто-то другой и в другом месте. Как правило, это далеко не худшие люди. А тут еще девятнадцать лет. То, что громада танкового корпуса именно в результате твоей работы на глазах обрела прежнюю силу и стремительность, как отогревшаяся на солнце змея, и теперь пролетит за день еще, как минимум, полтораста километров, в таком возрасте на воображение не действует.

– Где русские? Как далеко продвинулись?

– Не знаю. Больших боев не было, только с некоторыми частями вдруг пропадает связь и больше на восстанавливается. Кажется даже, что они погибают внезапно, вообще не успев вступить в бой. Основные силы мы сохранили. Вот только им не удается вступить в боевое соприкосновение с противником. Либо его не оказывается там, где мы рассчитывали. Либо войска, посланные, чтобы прикрыть то или иное направление, до места не доходят, поскольку несут катастрофические потери под непрерывными ударами с воздуха.

– А наша авиаразведка?

– Ни одному самолету не удалось приблизиться к переднему краю русских ближе двадцати километров. А обычно их сбивают еще раньше. Еще чаще они пропадают без следа. Да их у нас и вообще не остается. Самолетов-то. Все аэродромы Маньчжурии оказались в радиусе действия бомбардировщиков врага, и, авиация наша, таким образом, фактически, уничтожена.

– Я... отказываюсь это понимать! А истребители?

– Результаты немногочисленных воздушных боев носят катастрофический и, главное, совершенно позорный характер. По-моему, русские вообще не имеют боевых потерь.