Иван Серов молчал. Почувствовав неладное, Сталин внезапно замолк и глянул на него в упор.

– Ну? В чем еще дэло?!

– На ракетной тематике, – негромко проговорил Серов, – у нас Тихонравов, Болховитинов, Победоносцев и еще кое-кто, по мелочи. Но, судя по всему, это не те люди, которые смогли бы поднять проблематику целиком. Ключевые фигуры находятся в Казани под надзором Лаврентия Павловича.

– Апять сидят. Апять випускать. Кагда это толко кончитса? Распарядись там…

– Товарищ Сталин. А когда найдем, вы действительно планируете приглашать англичан? Мне нужно знать, к чему готовиться.

– Ви сначала найдите. А там пасмотрим.

Хрустело. Впервые с начала войны некоторые немецкие части начали самовольно оставлять позиции. И то сказать: слишком часто некому было отдать приказ, а приказы полученные слишком часто не имели никакого смысла, поскольку обстановка успела не раз измениться с того момента, когда его отдали. Разметанные, перепутанные, деморализованные части и соединения, зачастую утратившие средства оперативной связи. Можно было сказать, что командование вермахта в значительной мере утратило контроль над войсками.

Парадоксальным образом это можно было сказать и о наступающих частях Красной Армии, но на деле разница выходила разительная: при такой сложности оперативной обстановки хаос был неизбежен, но с точки зрения советской стороны это был хорошо управляемый хаос. Подвижные соединения чувствовали себя в нем, как рыба в воде, а роль старших командиров на этом этапе свелась, в основном, не столько к планированию, сколько к обеспечению полевых частей разведданными и поддержке средствами усиления, если такая необходимость, понятно, возникала.

Эти десять дней оказались звездным часом в карьере генерал-полковника Богданова. Он с наслаждением намечал направления маршей и ударов, зная, что не ошибается, ему было не до высших материй, но вот девятого августа он обнаружил, что честное выполнение вполне обыденных профессиональных обязанностей командарма, то есть мастерское и азартное командование очень хорошей танковой армией, совершенно неожиданно привело его на границу Германии. Более того, профессионализм буквально требовал немедленного удара по Померанскому Валу, пока противник не опомнился и не занял его полузаброшенных укреплений. Вал его армия, набравшая хороший темп и накат, прорвала сходу. Тем не менее сам тот факт, что войска оказались на земле, НИКОГДА не принадлежавшей к России, неожиданно, но как-то совершенно очевидно показал, что наступает момент истины. Совершенно новый этап, и с этим что-то надо было делать.

То, что наступает что-то такое, что на грубом языке врага носит куда более определенное (имеющее отношение к одному из пушных зверей) название, нежели какой-то там Момент Истины, еще раньше почувствовали на другой стороне: как раз тогда, когда войска двух фронтов, насчитывавшие три миллиона человек без малого, преодолели крупные водные преграды с оборонительными рубежами так, как будто это было ровное поле. С этим что-то надо было делать.

Было принято первое из естественных в данной ситуации решений: сняли командовавшего вновь созданной группы армий "А" генерал-полковника Гарпе, замененного Шернером. Лучше не стало. Следующим естественным решением, правда более трудным и ответственным, стала переброска войск с Запада: из Франции, Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии. Более сложным оно было по целому ряду причин.

Во-первых не существовало ответа на законный вопрос: а что будем предпринимать, если англичане высадят хотя бы три-четыре дивизии во Франции? Или в Голландии? И вообще где захотят? Трудно, конечно, представить, но вдруг? А если два-три десятка дивизий? Ведь столько у них есть. И поболе найдется, если взять вместе с канадскими, австралийскими и американскими. Можно было, понятно, решительно, по-мужски оставить разом все оккупированные территории и принять бой на границах Рейха, но при наличии фюрера Германской Нации Адольфа Гитлера подобные идеи были не то, что пустыми фантазиями, а просто-таки форменным эскапизмом.

Во-вторых, мало-мальски профессиональные расчеты штабных аналитиков и фронтовых практиков в высоких званиях свидетельствовали, что этого ни в коем случае не хватит. Особенно с учетом того, что войска, не имевшие никакого опыта войны на Восточном фронте, неизбежно придется бросать в хаос встречных боев по частям и с марша: с точки зрения хорошей оперативной практики это было самым верным рецептом остаться без войск вообще, не добившись ровным счетом ничего.

Еще можно было рокировать войска с более спокойных участков самого Восточного Фронта, но у этого, третьего по счету, естественного решения тоже были свои недостатки: ты рокируешь, так и русские тоже рокируют. Только в два-три раза больше. А, кроме того, никаких спокойных участков с некоторых пор попросту не было. Пока творилась драма на Висле, пока храбрые войска двух фронтов освобождали Польшу и выходили на границу самой Германии, их соседи с юга выводили из войны Румынию, а севернее – практически очистили Прибалтику, походя разгромив финнов, и теперь, хоть и с ожесточенными боями, но успешно продвигались в Восточной Пруссии, поэтому Померанской группировке, в общем, тоже не приходилось скучать.

Катастрофа – это вовсе не обязательно что-то ужасное. Это просто-напросто ситуация, когда не существует не то что приемлемых, а даже мало-мальски вменяемых, имеющих хоть какой-то смысл решений. А еще – нет никакого "завтра".

Некоторое время тому назад Верховный Главнокомандующий с неожиданным смущением обнаружил, что настоящей нужды в его командовании почти не осталось. Особенно в той его части, которая касалась собственно военных вопросов. Все сами знали, что им делать, и его вмешательство могло только внести лишнюю неразбериху. Тогда он исподволь устранился от решения рутинных проблем, оставив за собой координацию, а еще сосредоточил свое внимание на одном вполне конкретном вопросе, который считал и перспективным, и, в то же время, крайне насущным. Остальные, не без его, понятно, помощи, не то, чтобы позабыли о нем, а как-то не держали в поле своего зрения. У них было слишком много дел, которые носили куда более срочный характер. Ну а он, не привлекая ничьего внимания, начал изучать вопрос о возможности массового производства тяжелых бомбардировщиков, скажем, в Казани. Разговор с Беровичем относительно того, что будет после войны, никак не шел из головы. Собственно, еще тогда, а вовсе не теперь он исподволь начал эту работу. Теперь он только убедился в собственной правоте. Враги врагами, а и союзники тоже должны ведать страх Божий. Причем уже сейчас. Обдумав вопрос, эту программу он решил курировать лично, замкнув непосредственных исполнителей на себя: не всем заниматься товарищу Берия. Его тоже беречь надо.