Шрифт:
— Я сделаю все от меня зависящее, — откликнулась мисс Гильярд. — Боюсь, я слишком тороплюсь судить о том, в чем не имею опыта.
— Большое вам спасибо за эти слова, — сказала Гарриет. — Поверьте, я тоже собой отнюдь не довольна.
— Понимаю. Я заметила, что люди, у которых много возможностей, часто совершают неверный выбор. Впрочем, это не мое дело. Всего доброго.
Она исчезла так же внезапно, как и появилась. Гарриет посмотрела в книгу, лежавшую у нее на коленях. «Анатомия меланхолии». «Fleat Heraclitus an rideat Democritus? Должен ли я, описывая эти симптомы, смеяться с Демокритом или же плакать с Гераклитом? Ибо симптомы эти, с одной стороны, смехотворны и нелепы, с другой же — прискорбны и достойны сожаления».
Днем Гарриет вывела машину из гаража и свозила мисс Лидгейт и декана на пикник в окрестности Хинкси. Когда к позднему воскресному ужину она вернулась в колледж, в привратницкой ее ждала записка с просьбой срочно позвонить лорду Сент-Джорджу в Крайст-Черч. Голос в трубке звучал взволнованно:
— Послушайте, я не нашел дядю Питера — опять испарился, черт его дери. Но я сегодня видел ваше привидение. Вам надо быть осторожнее.
— Где вы ее видели? Когда?
— Около половины третьего, в разгар дня — она шла по Модлин-бридж. Мы с компанией пообедали на Иффли-уэй, как раз поехали провожать одного приятеля в Модлин, и тут смотрю — она. Бредет и бормочет что-то себе под нос — и вид у нее престранный. Будто хватает что-то руками — и глазами вращает. Она меня тоже заметила. А ее ни с кем не спутаешь. Мой приятель был за рулем, я пытался ему сказать, но он объезжал автобус и не очень-то меня слушал. Как только мы остановились у ворот Модлина, я тут же выскочил и помчался назад, но ее и след простыл. Как сквозь землю провалилась. Наверняка заметила, что я за ней слежу. Мне стало не по себе. Было похоже, что она уже на все готова. Так что я позвонил сюда, но вас не было, позвонил в «Митру» — без толку. Весь вечер просидел как на иголках. Сначала думал оставить вам записку, потом решил, нет, лучше сам скажу. Какая преданность с моей стороны — правда? Даже кутеж пропустил, лишь бы вас дождаться.
— Ужасно любезно с вашей стороны, — сказала Гарриет. — Во что было одето привидение?
— Да знаете, в темно-синее платье с узором, как такие веточки, и широкополую шляпу. Большинство ваших донов днем так ходят. Одета аккуратно, не броско. И не то чтоб красиво. Ни рыба ни мясо. Но я глаза узнал. У меня от них мурашки по коже. Вот честно. Эта женщина опасна, готов поклясться.
— Спасибо, что предупредили, — снова поблагодарила его Гарриет. — Я постараюсь выяснить, кто это. И буду осторожнее.
— Уж пожалуйста, — сказал лорд Сент-Джордж. — А то дядя Питер совсем зачах. Не пьет, понимаете, не ест. Нет, я, конечно, знаю, что он просто нервный старый осел, и как могу его, беднягу, успокаиваю и так далее, но сдается мне, у него все же есть поводы волноваться. Бога ради, тетя Гарриет, сделайте вы с этим что-нибудь. Не могу же я допустить, чтобы столь ценный дядюшка увял у меня на глазах. Он уже похож на лорда Берли [294] — выходит и уходит, бродит и кивает. Меня гнетет груз ответственности.
294
В сатирической пьесе Р. Б. Шеридана «Критик, или Репетиция одной трагедии» ставят постановку, в которой главное действующее лицо, лорд Берли, не произносит ни реплики и только глубокомысленно молчит.
— Вот что, — сказала Гарриет. — Хорошо бы вы завтра пришли к нам на ужин и попробовали ее опознать. Сегодня не стоит — воскресенье, и многих нет на месте.
— Ух ты! — обрадовался виконт. — Чертовски привлекательная мысль. А если я решу задачку для дяди Питера, то на день рождения меня ждет сногсшибательный подарок. Тогда до встречи, и берегите себя.
— Мне надо было раньше это предложить, — заметила Гарриет, поделившись новостями с деканом, — но я и представить себе не могла, что он сумеет опознать женщину, которую видел только один раз.
Декан, прежде не слышавшая о встрече лорда Сент-Джорджа с привидением, отнеслась к предприятию скептически.
— Лично я не рискнула бы опознавать человека, которого мельком видела в темноте. И уж точно не стала бы доверять юным ветрогонам. Синее платье с таким узором, насколько я знаю, есть только у мисс Лидгейт, но ее подозревать я решительно отказываюсь. Однако непременно пригласите его на ужин. Я всегда рада развлечься, а он еще более колоритный гость, чем его дядюшка.
Гарриет сознавала, что близок кризис. «Буду осторожнее». Ну и вид у нее будет в собачьем ошейнике! Тем более что от кочерги и подобных ужасов он все равно не спасет… Ветер, кажется, был юго-западный — проходя по Старому двору, Гарриет услышала гулкий голос Большого Тома, который бил сто один удар. [295]
295
Большой Том, колокол на башне Том-Тауэр, бьет сто один удар в честь ста членов колледжа Крайст-Черч (дополнительный удар был добавлен в XVII веке). Это происходит каждый вечер в 21.00 по «оксфордскому времени», которое на пять минут отстает от времени по Гринвичу.
«Не позднее половины десятого», сказала мисс Уорд. Если ночные выходки и прекратились, то вечером по-прежнему было чего опасаться.
Гарриет поднялась к себе и заперла за собой дверь, затем достала из ящика тяжелый кожаный с медью ремень. Женщина, которая идет по Модлин-бридж и «будто хватает что-то руками», — это описание ей совсем не понравилось. Она живо вспомнила железную хватку Питера на своем горле, как наяву услышала его голос — спокойный, точно он читал по учебнику: «Вот здесь самая опасная точка. Если пережать сосуды вот тут, то человек практически моментально потеряет сознание. И тогда пиши пропало…» Он резко нажал пальцами, и в глазах у нее все поплыло.
Вдруг загремела дверная ручка — Гарриет испуганно обернулась. Похоже, в коридоре открыли окно и устроили сквозняк. Она стала до смешного нервной. Застежка долго не поддавалась. (Что такое раба твоя, пес, чтобы могла делать такое дело? [296] ) Потом она посмотрела в зеркало — и рассмеялась. «Как лилия — просто искушение для преступника». Ее собственное лицо в тусклом вечернем свете выглядело непривычно — внезапно смягчившееся, бледное, испуганное, глаза под густыми черными бровями на удивление огромные, губы приоткрыты. Как будто голову отрезали гильотиной — темный ошейник отделил ее от тела не хуже, чем нож палача.
296
4 Цар. 8:13.
«11 И устремил на него Елисей взор свой, и так оставался до того, что привел его в смущение; и заплакал человек Божий.
12 И сказал Азаил: отчего господин мой плачет? И сказал он: оттого, что я знаю, какое наделаешь ты сынам Израилевым зло; крепости их предашь огню, и юношей их мечом умертвишь, и грудных
13 детей их побьешь, и беременных женщин у них разрубишь. И сказал Азаил: что такое раб твой, пес [мертвый], чтобы мог сделать такое большое дело? И сказал Елисей: указал мне Господь в тебе царя Сирии».