— Думаю, что в общем — да. Что ж… — смеясь, подвела она итог, — тем более приятно услышать, что ты вел себя так же хорошо, как она, не так ли?

— Знаешь, я старался не ради тебя, — парировал он с притворной веселостью без малейшей нотки враждебности в голосе.

— Неужели? Может, хотя бы чуть-чуть и ради меня? Потому что, в конце концов, я же это поняла.

— Ты была ужасно добра, что делала вид.

Она засмеялась:

— Ты мне не веришь? Не забывай, мне приходится считаться с твоей бабушкой.

— Да, и с моим отцом… и, думаю, с Эффи… и с негодующими тенями Живра! — Он помолчал, словно подчеркивая свое мальчишеское презрение. — Включаешь ли ты сюда и покойного мсье де Шантеля?

Его выпад, похоже, не обидел мачеху. Она продолжала ласково убеждать:

— Да, я, наверное, кажусь тебе слишком зависимой от Живра. Возможно, так и есть. Но ты знаешь, вообще-то, я хотела просить тебя подождать и ничего не говорить твоей бабушке до ее возвращения.

Он подумал и сказал:

— Вообще-то, ты хотела, конечно, выиграть время.

— Да… но ради кого? Почему не ради тебя?

— Ради меня? — Он покраснел. — Ты не имеешь в виду?..

Она дотронулась до его руки и с серьезным выражением посмотрела в его прекрасные глаза.

— Я имею в виду, что, когда твоя бабушка вернется из Уши, я поговорю с ней…

— Ты поговоришь с ней?

— Да. Если только пообещаешь дать мне время…

— Время, чтобы она послала за Аделаидой Пейнтер?

— Ох, она несомненно пошлет за Аделаидой Пейнтер!

Упоминание этого имени заставило обоих развеселиться, и они обменялись смеющимися взглядами.

— Только ты должен обещать не торопить события. Мне нужно время, чтобы подготовить и ее тоже, — продолжала миссис Лит.

— Подготовить и ее? — Он чуть отклонился, чтобы лучше видеть ее лицо. — Подготовить к чему?

— Подготовить твою бабушку! К тому, что ты женишься. Да, я об этом. Понимаешь, я собираюсь поддержать тебя…

Его напускное равнодушие мгновенно улетучилось, и он схватил ее за руку:

— Ох, ты просто божественна! Я и не мечтал…

— Знаю, что и не мечтал. — Она опустила глаза и пошла медленней. — Не могу сказать, что ты убедил меня в мудрости такого шага. Только мне кажется, важнее другое — и важнее всего не упустить это. Возможно, я изменилась — или твоя неизменная решимость убедила меня. Теперь я уверена в твоем постоянстве. А это все, что меня всегда по-настоящему заботило.

— Что касается постоянства — я говорил об этом тебе несколько месяцев назад: тут ты можешь быть спокойна! А как у тебя получается сегодня быть уверенней, чем вчера?

— Не знаю. Думаю, человек каждый день узнает что-то новое…

— Только не в Живре! — засмеялся он и бросил на нее полуироничный взгляд. — Но ведь тебя давно не было в Живре — несколько месяцев отсутствовала! Неужели полагаешь, что я этого не заметил, дорогая?

Она подхватила его смех, тут же сменившийся вздохом согласия:

— Бедный Живр…

— Бедный пустой Живр! Столько комнат, и во всех ни души… разумеется, кроме моей бабушки, которая остается его душой!

Они подошли к воротам во двор и остановились, с одинаковым чувством глядя на протяженный мягко-золотистый фасад, на котором гасло осеннее солнце.

— Он выглядит так, будто создан для счастливой жизни… — пробормотала она.

— Да… сегодня, сегодня! — Он легко пожал ей руку. — Ох, дорогая… ты все сделала, чтобы он выглядел таким для меня! — Помолчал, потом продолжил, понизив голос: — А тебе не кажется, что мы обязаны сделать все возможное, чтобы бедный старый дом выглядел таким? Я имею в виду, и ты тоже. Давай, пусть ухмыляется во весь фасад, от крыла до крыла! Меня подмывает безумное желание наговорить ему грубостей… А тебя не подмывает? В конце концов, в старые времена здесь наверняка жили люди!

Высвободив руку, она продолжала смотреть на дом, который в грустно меркнущем свете казался обреченным, обращающимся к ней с немым призывом.

— Как он красив!

— Как красивое воспоминание! Превосходнейшее для того, чтобы унести с собой и обращаться к нему, когда зубришь юриспруденцию в Нью-Йорке, а ты… — Он замолчал и взглянул на нее с вопросительной улыбкой. — Расскажи мне. Мы не должны говорить другу то, что не следует. Когда ты вдруг становишься рассеянной и таинственной, мне всегда хочется сказать: «Приди в себя. Все давно известно».

Она улыбнулась в ответ:

— Ты знаешь столько же, сколько я. Уверяю тебя.

Он махнул рукой, словно впервые засомневавшись, как далеко можно зайти.

— Я не знаю Дарроу так, как ты, — рискнул он.

Она чуть нахмурилась:

— Ты только что сказал, мы не должны говорить что не следует.

— Я говорил? Мне казалось, это твои глаза сказали… — Он взял ее за локти и повернул так, что заходящее солнце предательски высветило ее лицо. — Такие невероятно говорящие глаза! Не думаешь, что они давно мне рассказали, почему именно сегодня ты решила, что люди должны жить своей жизнью — даже в Живре?