— Ничего не случилось — просто я очень устала. Не попросишь ли Софи саму подняться ко мне?

Дожидаясь девушки, она старалась придумать, что сказать, когда та появится; но никогда еще она так ясно не сознавала свою неспособность иметь дело с двусмысленностью и уклончивостью. Ей не хватало суровой школы опыта, и инстинктивное презрение ко всему, что было не столь чисто и открыто, как ее душа, отвращало ее от познания неоднозначности и противоречивости других людей. Она сказала себе: «Я должна выяснить», хотя все в ней сжималось в отвращении, оттого что придется это делать таким способом…

Софи Вайнер появилась почти немедленно, одетая подорожному и с небольшим саквояжем в руках. Лицо у нее все еще было бледное и осунувшееся, но светилось, что поразило Анну. А может, ей так показалось, потому что она смотрела на нее новыми глазами: впервые видя в ней не гувернантку Эффи, не невесту Оуэна, но воплощение той неведомой угрозы, которая подспудно живет в мыслях каждой женщины о ее возлюбленном? Во всяком случае, с внезапной отчужденностью Анна заметила в ней изящество и притягательность, которых раньше не ощущала. Это была лишь вспышка примитивного инстинкта, но длилась она достаточно долго, чтобы заставить Анну устыдиться тому, какая тьма высветилась в ее сердце…

Анна жестом пригласила Софи сесть рядом с собой на диван.

— Я просила тебя подняться, потому что хотела спокойно попрощаться с тобой, — объяснила она, чувствуя, как дрожат ее губы, но стараясь говорить естественным дружеским тоном.

Девушка лишь легко улыбнулась в ответ, и Анна, в замешательстве от ее молчания, продолжала:

— Значит, вы решили не расторгать помолвку?

Софи подняла голову и взглянула удивленно. Очевидно, вопрос, так внезапно заданный, должен был звучать странно из уст столь ярой их сторонницы, как миссис Лит!

— Я думала, что вы этого желали, — сказала она.

— Что я желала? — Сердце Анны содрогнулось. — Конечно, я желаю того, что мне кажется лучшим для Оуэна… Это естественно, и ты должна понимать, что я в первую очередь исходила из этого соображения…

Софи твердо смотрела на нее:

— Полагаю, это единственное, что имело значение для вас.

Резкость ответа пробудила в Анне скрытую неприязнь.

— Это так, — сказала она жестким голосом, который поразил ее саму, когда она его услышала.

Говорила ли она когда-нибудь вот так с кем-то? Она испугалась, словно сама ее природа изменилась незаметно для нее. Она чувствовала, что девушка все еще изумленно смотрит на нее, и продолжила:

— Меня, естественно, удивило то, что ты неожиданно передумала. Когда я оставила вас одних, было ясно, что ты собиралась отложить свое решение…

— Да.

— А теперь?..

Анна ждала ответа, но его не последовало. Она не понимала поведения девушки, острую иронию ее односложной речи, явно продуманную решимость возложить бремя доказательства на собеседницу. Анна внезапно почувствовала, что в такой неприятной атмосфере вызова и недоверия разговаривать невозможно. Она умоляюще взглянула на Софи:

— Не лучше ли будет поговорить откровенно? Твоя переменчивость меня озадачивает. Вряд ли тебя это удивит. Я действительно просила тебя не разрывать с Оуэном так резко… и просила об этом, поверь, столько же ради тебя, сколько ради него: хотела, чтобы ты не торопилась и подумала над разногласиями, видно возникшими между вами. То, что ты почувствовала необходимость все взвесить, показывает, как нелегко тебе принять окончательное решение — я имею в виду принять от Оуэна больше, чем можешь дать ему. Но то, что ты передумала, заставляет меня задать вопрос, который, я думаю, ты сама задаешь себе. Есть ли какая-то причина, по которой тебе нельзя выходить за Оуэна?

Она остановилась, слегка задыхаясь и глядя на пылающее лицо Софи Вайнер.

— Причина?.. Что вы имеете в виду под причиной?

Анна, не спуская с нее серьезного взгляда, сказала:

— Ты любишь кого-то другого?

Софи посмотрела на нее с удивлением и едва заметным облегчением, затем еще раз, но уже с неописуемым упреком, и воскликнула:

— Вы могли бы и подождать!

— Подождать?

— Пока я не уеду, пока меня не будет в доме. Вы могли бы знать… догадаться… — Она снова посмотрела на Анну. — Я только хотела, чтобы он надеялся еще какое-то время, чтобы ничего не подозревал; я, разумеется, не могу выйти замуж за него.

Анна стояла не шевелясь и как бы онемев от потрясения, вызванного откровенным признанием. Она тоже дрожала, не столько от гнева, сколько от неясного сочувствия. Но это чувство было столь слито с другими, менее достойными и более темными, что она не могла найти слов, дабы выразить его, и две женщины молча смотрели друг на друга.

— Я лучше пойду, — пробормотала Софи, опустив голову.

Анна заговорила в скрытом порыве раскаяния. Девушка выглядела такой юной, такой беззащитной и одинокой! И что за мысли, должно быть, таятся в ее душе! Невозможно, чтобы они расстались на такой ноте.