— Вот, значит, что с вами происходило, — сказал он, когда жена закончила рассказ. — Я и не представлял, что такое было.

— Но тот человек внизу сказал тебе, что все конечно. Он же произнес эти слова.

— Он мне много чего нарассказал… Но кто же из них? Или все трое?

— Что? — спросила она.

— «Омега». Речь может идти о парах. Они должны действовать по парам… Однако Тремьянов и Кардоне одурманили в машине. Их бросили на Ласситер-роуд… Но было ли так?

Засунув руки в карманы, Таннер стал мерить шагами комнату. У окна он перегнулся через подоконник, глядя на лужайку внизу:

— Там тьма полицейских. Им смертельно скучно. Ручаюсь, что подвала они не видели. Интересно…

Стекло разлетелось вдребезги. Таннер покачнулся, и кровь хлынула ему на рубашку. Вскрикнув, Элис кинулась к мужу, который опускался на пол.

Снаружи раздавался грохот очередей, но ни одна пуля больше не попала в окно. Все врезались в стены.

Патрульный из холла вломился в двери и бросился к упавшему Таннеру. Через считанные секунды в комнату ворвался охранник, стоявший внизу с пистолетом наготове. Снизу доносились крики. Задыхаясь, вбежала Лейла и кинулась к Элис и лежащему на полу ее мужу:

— Берни! Бога ради, Берни!

Но Остерман не появлялся.

— Положите его на кровать! — рявкнул полисмен, который спустился сверху. — Разрешите, мэм! Разрешите, мы переложим его на кровать!

Остерман еще с лестницы услышал крики:

— Что там, черт возьми, стряслось? — он вошел в комнату — О Исусе!

Таннер пришел в сознание и приподнялся, чтобы осмотреться. Рядом с врачом стоял Маккалиф. Элис сидела на краю постели. Берни и Лейла стояли в ногах, пытаясь ободряюще улыбаться.

— С вами все будет в порядке. Очень удачно сложилось, — сказал врач. — Рана болезненная, но ничего серьезного. Проникающее ранение плеча, только и всего.

— В меня стреляли?

— В вас стреляли, — согласился Маккалиф.

— Кто?

— Этого мы не знаем, — Маккалиф старался скрыть свою ярость, но безуспешно. Капитан не сомневался, что его сознательно подвергли унижению, скрыв какую-то важную информацию. — Но вот что я вам скажу: я собираюсь допросить каждого из вас, пусть даже на это уйдет вся ночь. Я выясню, что тут происходит! Вас тут всех водят за нос, но с собой я этого не позволю!

— Рана обработана и перевязана, — сказал врач. — Вы можете вставать и двигаться, как только почувствуете, что у вас есть силы для этого, но только не делайте резких движений, мистер Таннер. У вас там всего лишь глубокий разрез. Вы, к счастью, потеряли очень мало крови, — улыбнувшись, доктор торопливо покинул их. Оставаться дольше не имело смысла.

Как только за ним закрылась дверь, Маккалиф отдал всем короткое приказание:

— Будьте любезны подождать внизу. Я хочу остаться наедине с мистером Таннером.

— Капитан, он только что получил ранение, — твердо сказал Берни. — Вы не можете его допрашивать в таком состоянии — я этого не допущу.

— Я офицер полиции при исполнении своих обязанностей и в вашем разрешении не нуждаюсь. Вы слышали врача. Ранение у него не серьезное.

— Ему уже и без того досталось! — возразила Элис Маккалифу.

— Простите, миссис Таннер. Это необходимо. А теперь, будьте любезны…

— Нет, мы не будем! — Остерман оставил жену и подошел к шефу полиции. — Допрашивать надо не только его. Но и вас. Всю вашу проклятую полицию надо вытащить на ковер… Я хотел бы знать, почему не остановилась патрульная машина, капитан! Я слышал ваши объяснения, но не принимаю их!

— Если вы будете продолжать и дальше в том же духе, мистер Остерман, я вызову полицейских и на вас наденут наручники!

— Этого я еще не испытывал…

— И не искушайте меня! Я уже имел дело с такой публикой. Я работал в Нью-Йорке, еврейская морда!

Остерман оцепенел:

— Что вы сказали?

— Так что не провоцируйте меня! Вы меня провоцируете!

— Плюнь, — сказал с постели Таннер. — Я не обращаю на него внимания, честное слово.

Оставшись наедине с Маккалифом, Таннер сел. Плечо болело, но он мог свободно двигать им.

Маккалиф подошел к краю кровати и взялся за ее спинку обеими руками, медленно произнося каждое слово:

— А теперь вы будете говорить. Вы расскажете все, что знаете, или я посажу вас по обвинению в утаивании информации, касающейся предумышленного убийства.

— Это меня ведь пытались убить.

— Тем не менее расследуется убийство. Убийство. И не важно, идет ли речь о вас или об этом здоровом еврейском подонке!