— Вы ошибаетесь. Они находятся в подвале нашего городского банка, бывшего Коммерческого.

— Вы шутите?

— Такими сведениями не шутят.

— Откуда же у вас эти феерические сведения?

— У меня есть добрый друг в банке.

— И он не уберег тайну вклада?

— Можно считать и так.

— Ваш друг, надеюсь, серьезный человек?

— Да.

Техник подставил чашку под струйку кипятка.

— Хорошо. Предположим, что ценности в банке. Но вы знаете, как он охраняется? Одни стены метра полтора толщиной. Это же был солидный, известный на всю Россию банк. Он гарантировал интересы вкладчиков.

— Разве я предлагаю брать банк штурмом, как замок барона Фрон де Беф?

— У вас есть волшебная палочка?

— Что-то вроде этого. У меня есть план.

— Фантазия!

— План реальный.

— Сонечка! Вы поражаете меня. Но я слушаю.

— Нет. На сегодня достаточно. Я вижу, вы сомневаетесь. А здесь не может быть колебаний. Дело слишком серьезное. Решиться нужно твердо. Подумайте… Я подожду… немного.

Он не стал возражать.

— Согласен. Я подумаю. Но почему вы обратились именно ко мне?

Она улыбнулась.

— Я помню, что когда-то ваш любимый герой был граф Монте-Кристо. Считайте, что я аббат Фариа. Как и он, одна я не справлюсь. Кроме того, для реализации плана нужны деньги.

— Много?

— Не очень. Своего рода вступительный взнос. Уверяю, вы не пожалеете о затратах.

Софи встала.

Техник поднялся следом.

— Я провожу вас.

— Ни в коем случае. Нас не должны видеть вместе.

— Вы говорите так, будто я уже согласился.

— Вы обязательно согласитесь, господин налет. Когда и где ждать вашего согласия?

— Я дам вам знать. А пока возьмите все-таки эту безделушку. В залог будущего сотрудничества!

Вера Никодимовна считала Таню девушкой с сильным характером и не могла представить, что она упадет в обморок.

Однако это случилось. К счастью, Таня успела присесть на скамейку у забора на улице, куда вышла по зову Веры Никодимовны, и поэтому не упала, а только поникла на ее плечо.

— Ничего, это пройдет, — прошептала Таня, приходя в себя, слова, которые говорят обычно в таких случаях, чтобы не волновать близкого человека.

«Как она любит Юру!» — подумала Вера Никодимовна.

— Душенька! Славная вы моя девочка! Ну что с вами? Ведь это счастье. Он жив. Вы понимаете — жив!

Но не от внезапно обрушившегося счастья, как полагала Вера Никодимовна, лишилась чувств Таня. Она уже не была той девушкой, для которой в мире не существовало никого дороже Юрия. Между ними встал третий человек. Их сын…

Когда последние отряды марковцев по речному льду покинули город, домой вернулся отступивший с красными Максим.

Во дворе он окинул хмурым и довольно равнодушным взглядом разрушенный флигель и выслушал весть о гибели вдовы Африкановой вместе со всеми ее богатствами. Максим не любил вдову, общественного паразита, как называл он Дарью Власьевну в глаза и за глаза, и сказал только:

— От своих свое и получила. А флигель подымем.

Потом прошел в дом и, положив на комод маузер в деревянной кобуре-прикладке, начал расстегивать красноармейскую шинель с красными поперечными клапанами.

— Дома, значит, в порядке?

— Бог миловал, — ответил отец.

— Помиловал бы он, если б наши с тылу по гадам не ударили… Поесть найдется? Голодный, как собака.

Мать достала из печи чугун с борщом.

— Ешь, сынок, ешь.

Несмотря на голод, Максим ел неторопливо, обстоятельно, тщательно растирая по дну миски стручок горького перца.

— Что, не горький? Я сейчас…

— Не суетись, мать, перец как перец.

Он доел борщ и вытер хлебным мякишем деревянную ложку.

— А теперь, батя, и вы, мамаша, садитесь к столу, разговор будет. И ты, Татьяна, садись. О тебе речь.

Все поняли, что разговор предвидится тяжелый. Да у Максима легких разговоров и не бывало.

Сели. Отец напротив, мать с краю, Татьяна в стороне, сложив руки на животе, схваченном теплым платком.

— Если коротко и без антимоний, — сказал Максим, глядя на сестру в упор, — так чтоб офицерского ублюдка не было. И точка.

Тишина наступила мертвая. Даже дальний орудийный гул будто приумолк на минуту.