Принимая новые донесения из отрядов, Кенсорин Назарович ждал, что вот в каком-нибудь из них прочитает: «Отбили, Назарыч, Поташки. Все должное воздано». Но командиры таких сообщений не слали.

…Непоседой рос сын. Жили тогда в поселке Михайловском. Летом Ванюшка в бору да на речке пропадал. Купался до посинения. Увлеченно играл в бабки, в тыльчик. Зимой возводил с друзьями ледяные крепости, затевал на них долгие снежковые баталии. В играх был честен, смел.

Школьником сын запомнился отцу почему-то меньше. За уроки силой не усаживали — все на лету схватывал. Приходскую школу кончил первым учеником. Пришлось расщедриться: послал учиться в Арти, а потом и в Екатеринбург, в коммерческое училище.

А там война. Школа прапорщиков… Боевым командиром вернулся с германской Ванюшка. Немцы целым и невредимым оставили, а здесь, дома, свои же порешили…

Под окнами заржал осаженный с ходу конь. Председатель ревкома поспешил на крыльцо. Прибыл связной от Шевалдина. Пакета не протянул, доложил на словах:

— Разбили нас в Ильчигулово. Войско оттудова прет, — ткнул плеткой в сторону юга.

Кулачье обрело сильных покровителей. Из башкирских лесов высыпали крепко сбитые белогвардейские отряды подполковника Войцеховского и поручика Рычагова. На север рвались и чехословацкие мятежники, захмелевшие после первых военных удач. Контрреволюция шла в наступление, замахивалась на весь Урал.

По небу гуляли зарницы. Рождали их не далекие грозы, а сполохи близких пожарищ. 25 июля белочехи ворвались в Екатеринбург. Неделю спустя красные покинули поселок Арти. Фронт вплотную приблизился к Красноуфимску.

Члены военно-революционного комитета торопились завершить формирование двух регулярных полков. В первый сводились отряды, действовавшие до этого под руководством старого большевика Александра Лукича Борчанинова. Намечалось, что он займет и пост командира. Но Уралобком распорядился по-иному, утвердил Борчанинова комиссаром 4-й Уральской дивизии.

И тогда-то по городу разнеслась необычнейшая новость: живым объявился сын Кенсорина Грязнова, и именно ему предложено командовать 1-м Красноуфимским полком.

…Когда кулаки схватили в Березовке Ивана, его старшая сестра Настя кинулась к ним, умоляя не бить безоружного.

— И ты туда же, краля! А этого не хошь? — осклабился кулацкий сын Пашка Домрачев и плетью полоснул ее по лицу.

Девушка покачнулась.

— Иди, пока цела!

Вслед за Настей с малым Витюшкой на руках из избы выбежала мать, Пелагея Ефимовна. Избитые в кровь, сын и его товарищ матрос Сергеев были уже связаны. Домрачев процедил с коня:

— Вишь, не трогаем боле. На суд поведем. Жди, что в Поташках решат.

Мать хотела идти за сыном, но рядом оказалась Настина подруга Ася Кузнецова.

— Не надо, — остановила Грязнову. — Как бы хуже не вышло. Я пойду…

Ася вернулась в пятом часу вечера. Понурив голову, зашла в избу.

— Суда не было. Забили их, сволочи, и бросили. Теперь за других взялись…

И тут же к Насте:

— Бежим туда. Вдруг не до смерти? Вдруг живые еще?!

Мать уже ничего не слышала. Сдернула с головы платок, уткнулась в него и тихо запричитала.

По задворкам пробрались за околицу и дальше бежали не дорогой, лесными тропами. В пути девушек застала гроза. Ливню только обрадовались: не будет лишних встреч.

И в Поташках никому из чужих на глаза не попались. Притаились около больницы.

— Где бросили, там и лежат. Не зарыли еще, — сказала Ася.

Стемнело. Девушки покинули убежище, и тут заметили, что их опередили: подле замученных суетились какие-то люди. Четверо, вроде, и все низкорослые. Кто бы это?

— Да не дрожите, черти! — цыкнул один баском. — Чухаться некогда. Беритесь, понесли.

Настя по голосу узнала шестнадцатилетнего Максимку Пономарева. Не мешкая, к нему:

— Куда? Зачем?

— Приказ есть.

— Дай хоть осмотреть их.

— Нельзя. Яков Ананьич спешить велел. Может, и выживут.

— Выживут? Правда?.. Ася, сюда, скорее!

Взялись за носилки, понесли. Максимка увлек всех к бараку, что стоял на отшибе больничных построек.

— Там же тифозные! — спохватилась Настя.

— И хорошо, — ответствовал на ходу Максимка. — К ним бандиты не больно-то сунутся.

Встретив санитаров, фельдшер Михайлов распорядился спустить носилки в подполье. Эти двое ему были знакомы. В первый раз он осматривал их еще днем по приказу Домрачева. Тогда заключение было коротко:

— Ухлопали ребят. Мне тут делать нечего…

Схитрил, однако, старый фельдшер: в битых смертным боем еще теплилась жизнь. Но то было часов пять назад. А как сейчас?.. Хорошо хоть ливень прошел, освежил…

Яков Ананьевич долго не произносил ни слова. Но вот распрямился, смахнул со лба испарину и отрывисто сказал: