Вещи загружали в два поезда, стоявших на Александровской станции под флагом японского Красного Креста. Первый предназначался для семьи царя, свиты и прислуги, а второй — для нескольких рот охраны и трех представителей Временного правительства. Помимо Николая, Александры и их детей, ехать согласилось 39 человек (позднее в Тобольск приехало еще несколько). Отъезд был назначен на час ночи с 31 июля на 1 августа. В полночь уже все были готовы и собрались в вестибюле. Но время шло, а к ним никто не приходил. Некоторые из сопровождающих всю ночь простояли на поляне около станции. Никому ничего не сообщали. Время тянулось необычайно медленно. Наконец в начале 6-го утра в Александровском дворце появился Керенский и сообщил, что можно ехать. Погрузились в автомобили и через пятнадцать минут были уже на платформе.

В распоряжение бывшего правителя империи и его близких было предоставлено четыре купе вагона международного класса. Керенский оставался рядом до самого отбытия. На прощание поцеловал руку у Александры Федоровны, а Николаю Александровичу сказал: «До свидания, Ваше Величество. Я придерживаюсь пока старого титула». Было и смешно, и грустно. Как только глава правительства выскочил на перрон, поезд тронулся. На часах было 6 часов 10 минут. Утро было удивительно ясным, на небе ни облачка, и солнечный свет заливал все вокруг…

Поезд шел на восток. Большие города проезжали ночью, и охрана предупредила, чтобы днем из окон не выглядывали и занавесок не поднимали. Несколько раз останавливались на перегонах, вдали от населенных пунктов. Пассажирам разрешалось погулять вдоль вагонов. За день до отправления властям в Омске, Тюмени и Тобольске, за подписью Керенского, ушла секретная шифрограмма, гласившая: «Экстренный поезд известного вам назначения выбывает 31 июля и прибудет 3-го в Тюмень. К тому дню приготовьте пароход и соответственно помещение в Тобольске». Но, как всегда, в срок ничего не успели. Поезд с арестованными пришел в Тюмень лишь поздно вечером 4 августа. Всю ночь шла перегрузка вещей, размещение пассажиров. Много было суеты, сутолоки, шума. Александра Федоровна, Николай Александрович и Алексей получили по одной маленькой каюте без удобств, а девочки разместились в одной пятиместной. Алексей совсем почти не спал, и отец и мать очень переживали. У мальчика вообще в последнее время расстроился сон, и он стал нервным, замкнутым. Господи, как ему тяжело! Мать все время была озабочена состоянием Беби. Ложилась с мыслью о нем и, просыпаясь, первым делом спешила узнать: как он, что он?

Наконец около шести часов утра 5 августа пароход «Русь» отошел от пристани. Двигались вверх по рекам Туре и далее по Тоболу в сторону Тобольска. Днем вышли все на верхнюю палубу. Кругом, насколько хватало глаз, расстилались необозримые просторы, и от вида этой шири дух захватывало. На воде постоянно встречались рыбацкие лодки, и люди в них внимательно, пристально разглядывали белый пароход и каких-то пассажиров на борту. Солнца не было, но погода была тихая и теплая. Никто, конечно, не подозревал, что это украдкой перевозят бывшего «царя Всея Руси». Сведения о том публично не оглашали; это была государственная тайна. Во второй половине дня, перед обедом, вдали показалось большое село. Спросили, как называется, сказали — Покровское. Родина Григория… Вся царская семья, замерев, смотрела на берег, туда, где среди серых построек выделялся своей добротностью двухэтажный дом Распутина. Они его сразу же узнали; видели раньше на фотографиях, и сам хозяин много рассказывал.

Особое волнение охватило Александру Федоровну. Она не думала, что здесь побывает, но вот ведь опять предсказание друга исполнилось. Она вглядывалась в землю, в эту темную воду, и казалось, что слышит и видит того, кто был так ей дорог. После крушения жизнь совсем переменилась, и от многого приходилось отказываться. Но то, что было в сердце, то, чем дорожила ее душа, от этого достояния никогда не отрекалась. Она для этого была слишком цельной натурой. До конца своих дней сохраняла благодарность к человеку, столь много значившему в ее судьбе. Эти чувства она хоть и не скрывала, но и не показывала лишний раз Ники. Говорила об этом только с теми, кто тоже сохранял подобную верность. Ах, как жаль, что нет рядом Ани! С ней было бы все просто; ей не надо ничего объяснять!

В начале декабря 1917 года, посылая письмо своей подруге в Петроград, написала: «Милая моя, родная. Мысленно молитвенно всегда вместе — в любви расстояния нет. Тяжело все-таки не видеть друг друга. Сердце полно, так много хотелось бы знать, поделиться, но будем надеяться, что время придет, когда опять увидимся — все старые друзья… Родная моя, молодец дорогой, Христос с тобой. Надеюсь, что 17-го получишь, соединимся в молитвах».

17 декабря 1917 года — первая годовщина со дня убийства Григория — день скорбной печали, день молитвы и памяти для царицы и для ее верной Анны.

Тобольск узники увидели 6 августа вечером. Здесь Николай Александрович был уже раз, очень давно, летом 1891 года, когда возвращался из Японии. Тогда тоже плыл на пароходе, была торжественная встреча с хлебом-солью и почетным караулом, но провел в городе всего несколько часов. Ничего почти в памяти не удержалось, кроме главного собора, который сразу вспомнил. Теперь все было по-иному. Народу на пристани стояло много: значит, ждали. Но им из кают выходить запретили. Уполномоченные Временного правительства Вершинин, Макаров вместе с Долгоруковым и комендантом Е. С. Кобылинским (он оставался при царской семье, как уже говорилось, до мая 1918 года) пошли смотреть дом губернатора, возвышавшийся на правом берегу, где власти и определили место нахождения «гражданина Романова с семьей». Николай, обладая прекрасной памятью, конечно же, помнил, что здесь была резиденция того самого последнего тобольского губернатора Н. А. Ордовского-Танаевского, которого он в 1915 году назначил по настоятельной просьбе Григория и Аликс…

После падения монархии губернатор бесследно исчез, а дом был разграблен обывателями. Вскоре он был «национализирован» и его назвали «Домом свободы», как и улицу, на которой располагался этот двухэтажный особняк. Однако жить в «Доме свободы» было нельзя: все затоптано, загажено, мебель почти вся растащена, а система водоснабжения полностью разрушена. Городские власти зашевелились, лишь когда «особые узники» прибыли. Целую неделю делали ремонт, приводя бывшую губернаторскую резиденцию в приличное состояние, завозили мебель. Все это время бывший царь и его близкие оставались на пароходе. Чтобы не создавать на пристани ажиотажа (слух о прибытии царской семьи распространился уже по всему городу, и народ валил на пристань; люди стояли и глазели с утра до вечера), на три дня «Русь» перегнали на несколько верст вверх по реке и там причалили к пустынному берегу. Пассажиры-арестанты много гуляли, наслаждались тихой погодой и живописной местностью. Лишь 13 августа состоялось вселение в новое жилище. В самом «Доме свободы» разместилась семья и несколько приближенных: П. Жильяр, комнатная девушка императрицы А. С. Демидова, старый камердинер царя Т. И. Чемодуров, камеристка («камер-юнгфера») Александры Федоровны М. Г. Тутельберг и две няни детей Теглева и Эрсберг. Местный священник отец Алексей отслужил молебен, окропил комнаты святой водой. Началась жизнь в новых условиях.