— Может быть, Богге тоже хочется пройтись по свежему воздуху, — заметила хозяйка. — А тебе и дела нет, что мы здесь надрываемся. Ой, да уже второй час!

Я еще раз попросил ее не сердиться, ведь я никогда раньше не бродил по кладбищу и сегодня вправду немного увлекся. Там столько зелени, и памятники знаменитостям не скоро обойдешь.

— Ну и что из этого? — Хозяйка сделала вид, что не слышит моих извинений, и обиженно, не глядя на меня, расправила скатерть. Щеки у нее раскраснелись, а лицо полностью утратило то божественно-спокойное выражение, которое шло ей не меньше, чем белоснежный фартук. — Все работай и работай на вас, — раздраженно продолжала она, качая седой головой. — Ну вот, теперь еще и котлеты подогревать!

Я смиренно попросил ее не делать этого и подать их холодными. А также поспешил сообщить, что принес деньги, и извинился за то, что уже который день начисто забываю уплатить за текущий месяц.

— В расчетах, дорогой Паудль, ты пунктуален, но я не о том, — сказала она немного мягче, — а обо всей этой кутерьме, которая стоит нам нервов и здоровья. Незачем биться головой об стену: жизнь есть жизнь, и никуда от нее не денешься. Котлеты и соус, Паудль, я бы, конечно, разогрела, но каша и так сойдет, хоть и подостыла маленько. Она с ревенем.

Часы мерно тикали на резной полке, на кухне гремели тарелки, чашки, ножи, вилки и ложки, из крана лилась вода, Богга напевала. Последние посетители уже разошлись, остался только некий Гвюдлёйгюр Гвюдмюндссон. Это был красивый бойкий юноша моего возраста, курчавый и загорелый, большой говорун и любитель пооткровенничать. Звали его просто Гулли. Уютно устроившись в углу, в протертом кресле у круглого курительного столика, он читал «Светоч» и время от времени подливал себе кофе. Когда я вошел, он кивнул мне, а едва Рагнхейдюр принялась корить меня за опоздание, быстро поднял голову, но встревать не стал, только подмигнул мне, когда хозяйка заспешила на кухню. В ожидании обеда я исподволь рассматривал Гулли, слушал тиканье часов и пение Богги. Он был помолвлен с одной молодой девушкой и даже носил кольцо. Вчера вечером мы вышли отсюда вместе, и он почему-то стал говорить мне, что ему нужно заскочить на Баункастрайти и купить там кое-что необходимое. Я спросил, что же ему так необходимо, и он сказал об этом столь же просто и небрежно, словно речь шла о спичках или билетах в кино, а я буквально онемел. Я знал об этом товаре, к примеру читал о нем в какой-то переводной научно-популярной книге — кажется, ее написал некто ван де Велде, — и все же откровенность, я бы даже сказал, бесстыдство попутчика ошеломило меня. Вдобавок я совершенно не ожидал, что подобным товаром торгуют в определенном месте на Баункастрайти. Я вспомнил покойную бабушку, разные христианские заповеди и правила, но мое молчание не смутило Гулли, наоборот, он уже уверял меня, что человек он бедный и не имеет возможности создать семью еще года два-три по крайней мере. «И да не будем воздержанна, — сказал он без стеснения, — мы же не старики!» Он считал бессмысленным покупать этот столь необходимый ему товар в розницу, ведь оптовая цена куда ниже. И вообще стоило бы закупить этот товар на валюту, а потом перепродать на досуге и таким манером стать на ноги. «И как это я раньше не додумался!» — воскликнул он. Когда мы прощались вчера вечером, он был убежден, что заработает кучу денег, если сумеет достать валюту.

Я медленно жевал теплые котлеты, подозрительно сдобренные пряностями, а Гулли меж тем отбросил «Светоч», взял знаменитую коробочку с дробью и начал быстро трясти ее. Еще бы, ведь по ловкости рук ему не было равных. Одни говорили, что ему следовало бы стать хирургом, другие — портным или часовщиком. Покончив с дробинками, он принялся за мышей, ловко загнал их в укрытие, потом закурил сигарету, выпустил несколько колечек дыма и тяжело вздохнул.

— Черт побери! Жаль, не знаю я английского!

Я с изумлением уставился на него, не зная, что сказать, а Гулли досадливо взмахнул рукой и нахмурился. Вид у него был такой, будто он прогадал в своих коммерческих операциях.

— Сколько нужно времени, чтобы выучить английский? — спросил он. — Месяц?

— Если хочешь хорошо, то много лет, — ответил я.

Гулли заерзал в кресле.

— Ну, это мне ни к чему, — сказал он, стряхнув пепел. — Сколько нужно, чтобы суметь объясниться?

— Это зависит от многого, например от способа изучения, от учителя и самого ученика.

Гулли некоторое время обдумывал мои слова, потом опять выпустил голубые кольца дыма. Я доедал переперченные котлеты и думал, что у него на уме, видно, какая-то торговая сделка и для ее осуществления ему нужно написать по-английски письмо и заказать товар. Отбросив со лба кудри и поправив галстук, он отряхнул рукав и твердо сказал:

— Пора выбиваться в люди.

Я промолчал.

— Ты-то уж мастер в английском. Долго учил?

— Начал сразу после конфирмации, — ответил я и честно рассказал, что, конечно же, владею этим языком не свободно; правда, иногда читаю книги и перевожу для газеты романы с продолжениями, но часто мне не хватает слов, и я постоянно заглядываю в словарь.

Гулли с сомнением посмотрел на меня.

— Солдатню понимаешь?

— Не говорил с ними.

Выпустив вместо колец струйку дыма, Гулли сказал, что ему не по карману выбрасывать деньги на курс английского. Лучше он попросит учебник у брата своей невесты и постарается выучить английский самостоятельно, будет учить каждый вечер как проклятый, даже по выходным.

— Ну, как мой план? — спросил он.

— Годится.

— Разве я не смогу объясняться уже через несколько недель?

— Конечно, сможешь.

— Я не глупее других… и ведь нужно что-то делать, а то не пробьешься. Какого черта сидеть сложа руки!

Мы оба помолчали, потом он добавил:

— Разве это жизнь — работать в какой-то дыре и торговать пуговицами и подштанниками? Да если б я захотел, то еще прошлым летом стал бы переводчиком с английского.

— Где?

— В войсках!

Загасив сигарету, Гулли вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате. Он слышал про двух парней, которые уже стали переводчиками в войсках и на днях уехали на север — не то в Акюрейри, не то в Сиглюфьёрдюр. Один из них — его родственник, учился, черт, в университете на юриста. Другой — приятель этого родственника, тоже студентишка, не то Стейндоур Гвюдбрандссон, не то Гвюдбьёрднссон. Так или иначе, а Гулли точно известно: деньги они гребут лопатой, причем делать ничего не надо, ей-богу ничего, ну разве только языками чесать с офицерами и в бридж дуться. Знал бы он, что англичане оккупируют страну, то еще прошлой зимой взял бы да выучил английский, стал переводчиком и загребал кучу денег. Но кто знал, высадятся они весной или нет? Не поймешь, что у них на уме, у этих ослов!