П. Д. Успенский, прежде чем он предал Гурджиева, написал книгу о его учении — «В поисках чудотворного». Он посвятил ее «человеку, который потревожил мой сон».

Но никто не любит, когда его тревожат во сне, а духовный сон настолько глубокий, что потревожить его… чревато гневом. Гурджиев точно знал, что случилось с Сократом, что случилось с Иисусом, что случилось с аль-Хиллай Мансуром, что случилось с Сармадом — и тысячами других, кто пытался освободить человечество. Человечество отблагодарило их смертью.

Он был тотально иным человеком — очень практичным и прагматичным. Он сказал: «Какой смысл переживать об этих людях и тратить зря свое время? Я выберу тех, кто готов пройти со мной весь путь».

Именно поэтому у него не возникало противоречий со всем миром. Несколько человек в Америке, несколько человек во Франции, несколько человек из России, несколько человек из Англии — всего не больше двухсот — работали по его принципам. Если только двести человек работают по неким принципам и эти принципы не противоречат ортодоксальной системе, религии, традициям, прошлому, общество не придаст этому значения.

Все подумали, что он несколько эксцентричный человек и к нему идут те, кто на него похож. Но он не мог растревожить весь мир, не мог наделать шуму, да и не хотел. И даже если бы хотел, то не смог: он не умел хорошо выражать свои мысли.

За всю свою жизнь он не прочитал ни одной лекции; он никогда не разговаривал, даже со своими учениками. Он предпочитал писать; кто-то другой зачитывал, а он наблюдал за лицами своих учеников, чтобы понять, какое впечатление производит на них чтение статьи. И в зависимости от этого впечатления он изменял статью, и ее снова зачитывали. Одну и ту же статью могли читать целый год, пока он не был удовлетворен тем, что она производит нужное впечатление на каждого.

Такой человек не может потрясти мир. Одна лекция за целый год… Он написал всего три книги — таким способом. Кажется, будто он писал эти книги больше для себя, чем для кого-то еще, потому что он писал их в странном месте. Он был странным человеком.

Чтобы писать, люди уходят в тихое место, в горы. Он шел в Париже в ресторан и сидел там, в ресторане, среди сотен приходящих и уходящих людей… среди многочисленных разговоров и суеты… официантов, подносящих блюда и бьющих тарелки, — там он и писал. Это было его место для творчества.

Его ученики говорили: «У тебя есть прекрасное тихое место недалеко от Парижа. Почему бы тебе не писать там?»

Он никогда не соглашался. Он говорил: «Я хочу писать в таком месте, где есть всякого рода помехи — там дорога, там движение, ресторан… я хочу писать там и оставаться невозмутимым. Я не хочу, чтобы мне помогала внешняя тишина. Моя внутренняя тишина должна написать это».

Написал он эти три книги по двум причинам. В своей основе, это был его собственный непрекращающийся экзамен: если ты пишешь в такой нарушающей внутреннее равновесие обстановке и остаешься невозмутимым, спокойным и безмятежным — как будто ты пишешь в одиночестве в тихой хижине в горах… Поэтому, прежде всего, это было важно для него самого; а во-вторых, все, что он написал, зачитывалось ученикам.

Он не был уверен, что написанное им произведет то впечатление, которое он хотел произвести. Поэтому он постоянно вносил в текст изменения. Написание трех книг заняло у него всю жизнь. Однако они бесполезны для обычных людей. Вы не сможете понять, о чем он пишет. Он не был писателем. Он не был оратором.

Он научился нескольким техникам, усердно работал и достиг кристаллизации в себе, но он не умел ясно выражать свои мысли, чтобы донести это до других. На самом деле, он учился у людей, которых вербальное общение интересовало меньше, чем сами практики. Он жил в монастырях. Он ездил в Тибет. Он побывал во многих тайных суфийских монастырях — но их всех интересовали практики.

Современный же человек для начала хочет получить разумное объяснение, что это стоит делать; иначе он не будет тратить свою жизнь на что-то, в чем не уверен. Этой уверенности Гурджиев дать не мог.

Он был харизматичен, поэтому те, кто знал его близко, почти уверились в том, что все, что бы ни говорил этот человек, должно быть правдой. Но только избранные — он не был известен по всему миру. Но те, кто пришел к нему, без сомнения, приобрели много, хотя практики и были возмутительные: в западной традиции таких практик никогда не существовало. Но в суфийской традиции это обычные практики. Они кажутся возмутительными, потому что вырваны из суфийского контекста.

И, по большому счету, он не был заинтересован в подготовке революции во всем мире, создании нового человека, нового человечества. Его интересы были очень ограниченны; создать несколько человек — именно так работали столетиями суфии — создать несколько человек, потому что таким было их понимание: чем более ты известен, тем больше опасность.

Многие суфии, ставшие известными, были убиты. Тогда суфии полностью ушли в подполье. Чтобы сейчас найти суфийского мастера, вам понадобятся месяцы или даже годы. Пока вам не удастся встретить ученика мастера, и он не убедится в истинности вашего поиска истины — что вы не просто любопытствующий, не просто турист, который между прочим хочет увидеть, что представляет собой суфийская школа, что такое суфийские практики, — только тогда при помощи личного знакомства вы попадете в школу, под ответственность того человека, который приводит вас к мастеру. Это стало острой необходимостью, потому что ислам был беспощаден.