На самом деле, Индия пережила сильнейшее потрясение после Хиросимы и Нагасаки — не собственно из-за Хиросимы и Нагасаки, а из-за того, что после атомного взрыва поменялась погода, поменялся климат. До этого в Индии все было зафиксировано. Каждый год в определенные дни должны были идти дожди, каждый год в определенный момент наступало лето, каждый год в определенное время приходила зима; так было миллионы лет.

Вопрос перемен не стоял. Но атомный взрыв встряхнул всю атмосферу. Теперь нет ничего определенного. Даже это стало для индийского ума серьезным потрясением — что изменения возможны и нельзя считать само собой разумеющимся, что все всегда будет оставаться прежним.

Но Индия все еще очень далеко от восприимчивости в отношении системы убеждений. Они в этом смысле очень закрыты. Никто об этом не говорит. О разговорах не может быть и речи. У каждого есть свой бог, у каждого есть своя священная книга, каждый знает, где его храм, каждый знает свой ритуал с рождения — молитву, священника. Все установлено. К чему искать? Никто не отправляется на поиски мастера.

Поиск мастера начинается только тогда, когда вы начинаете сомневаться в своей системе убеждений.

Таково было объяснение папы, когда он сказал Галилео: «Ты должен изменить в своей книге то место, где ты написал, что Земля вращается вокруг Солнца. Это нужно изменить, потому что, согласно Библии, Солнце вращается вокруг Земли». Но Галилео ответил: «Такое незначительное утверждение — какая вам разница?» Но папа сказал: «Дело не в том, что это незначительное утверждение. Если будет доказано, что одно утверждение в Библии неправильное, у верующих зародится сомнение: если одно утверждение неверно, то где гарантия, что верны другие утверждения? И если Бог может неправильно записать положение, то он не является непогрешимым. Ты должен изменить это утверждение. Речь не о фактах, не о науке. Это вопрос всей репутации христианства». — И это что касается незначительного утверждения, никак не связанного с христианством, никак не связанного с Богом!

Но в некотором смысле рассуждения папы правильны. Если вытащить из основания храма один кирпич, то есть опасность, что начнут выпадать и другие кирпичи. И стоит раз возникнуть сомнению, как этому не будет конца; а сомнение возникло.

Западу повезло гораздо больше: сейчас он полон сомнений, скепсиса, недоверия.

Востоку не повезло: он до сих пор теряет время в прежнем непоколебимом мире, где ничто не меняется, все статично, и все известно заранее — нечего открывать, поэтому не встает вопрос ни о каких исканиях, ни о каких исследованиях, ни о каком изучении. Все уже давно сказано в религиозных книгах, и поэтому даже задавать вопросы об этом считалось греховным.

Наше время идеально для меня.

Это ясно показывает страх западных правительств. Почему они так боятся меня? У меня нет армии, у меня нет ядерного оружия. Что я могу сделать? Они знают, что я легко могу разрушить их систему убеждений, люди готовы к этому; лишь нужен кто-то, кто помог бы им осознать, что почвы, которая была у них под ногами, больше нет, им надо искать новую опору.

Этот всемирный заговор против меня кажется по меньшей мере странным, потому что никогда раньше все страны не приходили к общему мнению, что кто-то представляет собой опасность.

Не так давно немецкий суд вынес постановление, что немецкое правительство ошиблось, когда объявило меня опасным.

В судах шла борьба между саньясинами и немецким правительством, и немецкое правительство пыталось доказать, что я опасен. Но все, что они смогли доказать, — это то, что я мог бы оказаться опасным человеком. Мировой судья оказался честным и разумным человеком. Он сказал: «Так можно сказать о каждом — мог бы оказаться, но у вас нет никаких доказательств, что этот человек опасен. На каком основании вы предрекаете будущее? Только на своих предположениях?» И он запретил немецкому правительству использовать такие слова в мой адрес или в адрес моих последователей — что они опасны, что они секта.

Эти усилия правительства доказать, что я опасен, потому что я могу бытьопасен… но чем я могу быть опасен? Я могу производить ядерное оружие? Они даже не могут объяснить. Они знают, чего боятся, но сказать об этом значит раскрыть карты, что им не поможет.

Они боятся того, что я могу завладеть умами молодежи, а они никак не могут этому воспрепятствовать. Их философии и теологии мертвы, их церкви — это кладбища, их священники и их папы — лишь тени прошлого. У них нет доводов для настоящего, для нового времени, для нового человека.

Ошо, когда ты рядом, я люблю смотреть в твои глаза. Чтобы медитировать, ты посоветовал смотреть в зеркало. Можно ли для медитации смотреть на тебя?

В том, чтобы смотреть на меня, вреда нет, но у медитации на свои глаза в зеркале есть определенное воздействие, отличное от медитации на меня.

Глядя на меня, ты можешь чувствовать умиротворение, тишину, своего рода блаженство; но не это цель медитации. Цель той медитации абсолютно иная.