Костя ухватил меня обеими руками, слегка размахнулся и швырнул с силой катапульты в дальний угол авансцены. Я, благополучно миновав несколько метров пустого пространства и пролетев попутно мимо путанки, которую не смог поприветствовать в силу большой скорости полета, сшиб попавшийся под ноги стул и приземлился наконец на один из столиков. Столик, не выдержав моего веса, рухнул подо мной, и мы вместе затихли в углу авансцены. При этом я довольно больно треснулся головой о деревянную перегородку. Видимо, по этой причине, дальнейшее прокручивалось в моей голове в некоем легком тумане.

Я помню лишь, что второй жертвой битюга мог стать Дынин, которого бармен также ухватил за шиворот пиджака и поволок вверх по своему животу. Однако на поле военных действий к тому времени вступила легкая кавалерия в лице Дрюни. Он, подбежав к бармену, тыкнул последнего в живот головой, которая отскочила как мячик от бетонной стены. После чего Дрюня, поправляя очки, стал ожидать реакции гиганта. Она не заставила себя долго ждать – от здоровенной оплеухи через перегородку сначала перелетели Дрюнины очки, а за ними последовал и сам Дрюня.

Наконец дело дошло и до бравого мента. Последнему повезло меньше всего: сначала его повесили на вытянутой руке, затем со страшной силой потянули на себя, направив ему навстречу кулак, который по размерам был ненамного меньше дынинской головы. Когда эти два предмета встретились, левая рука бармена разжалась, и Дынин полетел спиной на перегородку. Добравшись до нее, он проделал в ней брешь и распластался на полу без каких-либо внешних признаков жизни.

Сцена была впечатляющей: в центре возвышенности стоял, широко расставив ноги, бармен Костя, выставив вперед живот и медленно озирал окрестности в поисках желающих побеседовать с ним «по душам». Но эта победная сцена продолжалась недолго – неожиданно сзади него на стойку бара впрыгнул неизвестно откуда взявшийся Седой. В руках у него была деревянная табуретка. Не утруждая себя формальностями об объявлении войны, Седой размахнулся табуреткой и со всего маха вероломно опустил ее на голову бармена.

Седалище табуретки было фанерным, и от такого страшного удара проломилось, застряв на голове победителя. Таким образом, состоялась своеобразная коронация героя салуновской драки. Однако шапка, хоть и шла Сеньке, но оказалась все же тяжела для него. Бусинки Костиных глаз стали величиной с пуговицы и закатились, словно он хотел рассмотреть, что у него там сверху. После этого он со странным гудением, подобно морскому лайнеру, удаляющемуся в дальнее путешествие, стал опускаться вниз. И наконец банальным мешком с навозом рухнул на пол бара.

Седой живчиком спрыгнул со стойки и с видом тореадора обошел поверженного быка – Костю. Затем подошел к стойке бара и, поставив два стакана, наполнил их водкой. Один из них он протянул проститутке и сказал:

– Давай дуй к своей лысой зазнобе, и чтобы через пять минут он был как огурчик!

Девица вальяжно взяла стакан и, виляя задом, направилась к поверженной туше Дынина. Сам же Борисов направился ко мне и, присев на корточки, поводил у меня перед носом рюмкой с водкой. Это пробудило мою волю к жизни. Я, собрав силы, приподнялся и взял из рук боевого товарища рюмку с эликсиром жизни. Выпив ее, я уже мог с полным основанием утверждать, что являюсь полноценным человеком. Я встал на ноги и медленно зашагал к стойке бара. У меня слегка побаливал затылок.

– Лихо ты его «вырубил». Молодец, – сказал я, поглядывая на огромное пузо лежащего на полу бармена.

– В отличие от него, я не столь одарен физически и поэтому с детства предпочитаю настоящую салунную драку, без правил, – ответил Седой.

К этому времени проститутка с удивительной стойкостью втаскивала на авансцену едва передвигавшего ноги Дынина, приговаривая при этом как заботливая мама:

– Ух ты, мой сладенький, упал мой маленький... Что, заинька, больно? Скажи, где больно?

С этими словами она усадила Дынина на стул, сама села ему на колени и прижала его лысину к своей декольтированной груди. Дима был покорен, как младенец, и сцена выглядела почти идиллической. Своими силами до стойки бара добрался Исмутенков, настроение которого было далеко не радужное. Он уселся на стул, рассеянно вертя в руках свои разбитые очки. Левая половина лица Дрюни от полученной оплеухи была намного краснее правой. Щека наверняка болела, но он был настолько опустошен и подавлен, что не замечал этого.

Так мы сидели несколько минут в полной тишине, поскольку редкие посетители еще в начале драки покинули это лошадиное заведение, а пара официанток забилась в дальний темный угол. Первым, как и следовало ожидать, проявил желание действовать неугомонный Дынин. Отлежавшись на пышной груди проститутки и приведя остатки мозгов в порядок, он внезапно вскочил на ноги. При этом девица от неожиданности свалилась на пол.

Дынин перешагнул через нее и направился к лежащему без движения бармену.