– Если и насилуют, то скорее всего не ее...

Исмутенков, до этого периодически дрыгавшийся в объятиях Седого, снова стих. Когда ему открыли рот, он как-то устало прошептал:

– Остановите это безобразие! Она же еще совсем маленькая девочка!

– Да? – с сомнением посмотрел на окно Седой.

Мне были понятны переживания Андрюши, поскольку младшей из моих собственных детей тоже была дочь. Однако интенсивность действий внутри дома была столь велика, что мы могли навлечь негодование дамы, если бы прервали этот процесс прямо сейчас. Мы хоть и отцы, но если женщина просит... Хотя на Дрюню было больно смотреть: он присел на корточки, обхватил свою лысую голову руками и тихо постанывал: «Варвар! Негодяй! Бесстыдник! Убью паскуду!»

Наши сомнения по поводу того, вмешаться ли в происходящее или подождать, были отметены самим течением жизни. Из дачи донеслись почти одновременно два вопля: «А-а-а!» и «О-о-о!», после чего раздался какой-то непонятный треск и грохот. Далее, после некоторой паузы, послышалось более тривиальное мужское высказывание: «Твою мать!»

Это послужило для Дынина мощным импульсом перейти к последней стадии операции. Он, крикнув: «За мной!» – бросился к окну дачи. Засунув пистолет в карман и раздвинув руками оконные рамы, участковый рыбкой проскользнул в окно, после чего в комнате раздался еще больший грохот. Его причину великолепно проиллюстрировало выражение Дынина:

– Какая скотина поставила здесь табуретку с посудой?!

В ответ на это раздался отчаянный женский вопль, и воцарилась тишина. Когда мы все втроем заглянули в окно, то обнаружили сидящего на полу Дынина, прижавшего носовой платок ко лбу. В дальнем углу, на сломанной кровати, прижавшись друг к другу и прикрывшись простыней, лежали двое молодых субъектов мужского и женского пола. Дынин, не отрывая платок ото лба, бодро поднялся и задал сакраментальный вопрос:

– Что здесь происходит?

Молодые люди уставились на него непонимающе. И тут голос подал Исмутенков:

– А... А это... А это не Таня!

Мы с Дыниным воззрились на девицу под простыней и пришли к такому же выводу. После чего Седой влез в окно и открыл нам дверь на дачу, которая, впрочем, была не заперта, а просто плотно прикрыта. Дынин, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Я поднял с пола початую бутылку водки, которая, к счастью, была закрыта, иначе бы Дима разлил ее, приземляясь на табуретку, налил себе немного в металлическую кружку и опрокинул. То же самое проделал и Седой. Исмутенкову пить не дали, так как он был за рулем. Хотя, конечно, ему в связи с последними нервными переживаниями очень хотелось это сделать.

– Ну! – сказал Дынин, внезапно остановившись. – Тебя, кажется, Лехой зовут?

– Алексеем, – поправил милиционера молодой человек.

– Так что, Алексей, сам будешь рассказывать или в отдел тебя везти?

– А что рассказывать-то? – выжидательно смотря на Дынина, прогундосил Леха.

– Как что? – сказал я. – Сам знаешь что... Плохи твои дела.

– Да, – вторил мне Седой, поддерживая нашу игру. – Серьезные, пацан, у тебя проблемы возникли. Тебе сколько лет-то?

– А вы кто? – заносчиво спросил Леха.

– Следователь по особо важным делам областной прокуратуры господин Борисов. Между прочим, полковник юстиции, – представил я Седого.

– Да-а? – протянул Леха, вытаращив на пьяненького Седого глаза. После чего ответил: – Мне вообще-то двадцать.

– Ну вот, – радостно заметил Седой. – Значит, из тюрьмы выйдешь в тридцать.

– Как это! За что? – заверещал Леха. – Я, в общем-то, ничего и не делал.

– Мы, Леха, знаем все, что ты делал. Осталось собрать несколько незначительных фактов, и тебя посадят, – произнес я.

– Как десять лет? Да вы что! За что?!

– Могут и расстрел дать, – продолжал убивать пацана Седой.

– Дядя Андрюша! – заканючил Леха. – Чего мне делать?

– Что делать? – взревел Дрюня. – Он меня еще спрашивает, что ему делать! Дочь мою похитил, записки мне шлет, и еще спрашивает... Говори, где Танька!

Мне почему-то показалось, что Дрюня поторопился. Не стоило бы ему влезать раньше времени. Леха вытаращился на Дрюню непонимающим взглядом.

– Таньку? Похитили? Кто похитил?

– Нет, он еще издевается, – окинул меня с Дыниным взором Дрюня. – Да я тебя!

И он кинулся в направлении кровати. Мы с Димой едва успели его остановить.

– Никаких Танек, – уже более твердым голосом заявил Леха, – я не похищал. Да и на хрен она мне сдалась! Я ее уже три дня в глаза не видел. Тоже мне, было бы кого похищать! И главное – зачем?

– Чтобы выкуп взять, – неуверенно ответил Исмутенков.

– С кого? – недоуменно спросил Леха.

– С меня, естественно, – гордо произнес Дрюня.