Швецов с детства увлекался спортом — пятиборьем. Понять и полюбить лошадь ему помог отец, остальные виды спорта — бег, стрельбу, фехтование, плавание — осваивал сам, консультируясь у лучших тренеров, с которыми его опять-таки свел и познакомил отец. Сперва все шло по намеченному плану. В шестнадцать лет Володя — мастер спорта. В семнадцать — член сборной команды Москвы. И вот здесь-то он и сорвался…

Отец Володи в свое время закончил институт и, как все родители, мечтал о том, чтобы и сын получил высшее образование. А Володя, как вдруг выяснилось, плевать хотел на это образование. С трудом закончив десять классов, он заявил: «Жизнь руками надо разгребать, а не головой. Голова нынче слишком дешево ценится». Отец влепил сыну увесистую затрещину и сделал все, чтобы его отчислили из сборной. Володя — в амбицию — ушел из дома, снял квартиру. К счастью, этот вольный период жизни длился недолго. Вскоре его призвали в армию, и он стал выступать за ЦСКА. С новым тренером отношения не сложились. Володя прекрасно сидел в седле, хорошо плавал, бегал, стрелял, а вот фехтовал неважно, что сильно сказывалось на общих результатах. Тренер в конце концов не выдержал и заявил, что если Швецов и дальше будет работать в таком же духе, то он вместо шпаги вручит ему винтовку и отправит служить туда, куда Макар телят гулять не гонял. Что делать? Володя думал, думал и… додумался. В ручку шпаги он вмонтировал хитрющее приспособление — маленькую, почти незаметную кнопочку, нажми ее — и лампочка, которая сигнализирует, что ты достал соперника, нанес ему укол, вспыхнет, возвестит о твоей победе. Изобретение дало плоды, Володя вернул себе звание сильнейшего пятиборца, его снова включили в сборную. Но царствовал он недолго. На первых же международных соревнованиях его накрыли, скандал разразился небывалый…

«Откуда ему все известно»? — напряженно думал Швецов, заново переживая события давно минувших дней — угрюмо-отчужденные лица товарищей, последний разговор с тренером, приказ о снятии звания мастера спорта.

— Чья информация? — спросил он, прекрасно понимая, что вопрос, скорее всего, останется без ответа. Но ошибся.

— Кузина, — насмешливо процедил Евгений Евгеньевич. — Знаешь такого?

«Бог мой! На эту тварь уже сборная Союза по боксу работает!» Швецов вспомнил смуглого плечистого паренька, с которым познакомился во время сборов на подмосковной базе ЦСКА. Кузин обладал хорошим нокаутирующим ударом, и льстивый хор голосов заранее возвел его в ранг чемпиона. Кузин не подвел — занял первое место, но… не прошел допинг-контроля. Его дисквалифицировали. На год. С тех пор Кузина на ринге никто никогда не видел.

— Кто в Прибалтике за мной следил, Кузин?

— Я же тебе говорил: не задавай дурацких вопросов.

«Ясное дело — он. И к Янкиной приезжал он — смуглый, плечистый, симпатичный…»

— Мразь! — рявкнул Швецов, побелев от злости. — Мразь и гнида!

— А ты лучше? — В голосе Евгения Евгеньевича сквозила явная издевка. — Вы — два сапога пара! Хорошо начали, да плохо кончили: пороха для выстрела не хватило. А теперь ищете козла отпущения. Боль свою выплескиваете. Ожесточились! Озлобились! А кто в этом виноват? Сами виноваты. И никогда вам эту боль не выплеснуть. Она — внутри вас. Поэтому ненавидите всех и вся, и себя в том числе, и готовы сожрать друг друга. И жрете, забыв про честь и совесть!

— Не распаляйтесь, Евгений Евгеньевич. У вас аппетит похлеще — волчий! А что касается совести… Я думаю, при рождении ее вам просто-напросто забыли вспрыснуть. Забыли! Понимаете? Поэтому она вас и не мучает.

— Ты прав — не мучает. Только совершенно по другой причине: я — порядочный человек! Я, если хочешь знать, даже в перестройку вписываюсь, ибо каленым железом выжигаю ее врагов — всякого рода нечисть, хапуг, взяточников!

— С ворьем вы расправляетесь мастерски, согласен, Но почему же в таком случае деньги, которые вы изымаете у этого ворья, кладете в собственный карман, а не пересылаете в какой-нибудь там Фонд мира или защиты детей, как небезызвестный вам Юрий Деточкин?

— А тебя оклад в двести рублей устраивает? Можно жить на эти деньги месяц? — Евгений Евгеньевич задумался, на лоб набежали темные прорези морщин. — Александр Сергеевич Пушкин однажды сказал: «Почему я со своим умом и талантом родился в такой стране, как Россия?» Но Родину, как и родителей, не выбирают. Так что где родился, там и живи. Но жить-то по-человечески хочется, на всю катушку, с огоньком, дымом! Хочется реализовать свой талант, богом отпущенный, и вознаграждение соответствующее получить! А тебе вместо вознаграждения — фигу под нос: не высовывайся, шагай в ногу, живи, как все, ибо мы — советские люди! Понимаешь — «Мы»! Бюрократ никогда не говорит: «Я». «Я» — это личная ответственность. Он всегда говорит: «Мы». Меня это «мы» в конце концов взбесило. Думаю: я есть я, а вот кто вы, в этом надо еще разобраться. Ну и стал разбираться, раскладывать бюрократа на составные части. И что же? Властолюбцы, ворье, взяточники! Таких с потрохами и купить, и продать можно. Лишь бы цена была подходящая…

Евгений Евгеньевич говорил зло, напористо, стараясь убедить собеседника в своей искренности и правоте, но Швецов слушал его, как говорится, вполуха, думая о дальнейших действиях, которые, оказывается, рассчитал с точностью и аккуратностью сапера, обезвреживающего мину.

— Вы эту речь для народных заседателей приготовили?

— Чтобы посадить меня на скамью подсудимых, следователю нужны факты, улики. А где он их возьмет? Я не воровал, не грабил, не убивал…

— Ангел с крылышками, да? — Швецов взял стоявшую у стены штыковую лопату. — Кто на вас работает?

— Я же тебе сказал: Кузин.

— Кузин шестерка.

Евгений Евгеньевич откинул голову и закрыл глаза, всем своим видом показывая, что на подобного рода вопросы отвечать не собирается.

— Ну что ж, пеняйте на себя! — Швецов поплевал на ладонь и с хрустом вогнал лопату в землю. — Живьем зарою!

Первые десять минут Евгений Евгеньевич наблюдал за своим мучителем с легким недоумением: не мог поверить в реальность происходящего, не мог представить, что он, магнат, босс, суперворотила, по приказу которого звонили в самые высокие инстанции, раздавали должности, награды, судили, прощали, держали в страхе, попал в столь жалкое и унизительное положение, но когда увидел, что Швецов уже по пояс ушел в землю, что дело приближается к развязке, ощутил панический, животный ужас. Гулко, неуемно заколотилось сердце, тело ослабло, лоб покрылся влажной испариной.

— Володя, давай поговорим. Только без эмоций, серьезно. Я верю, что два умных человека всегда могут договориться.

— Два умных и порядочных, — язвительно заметил Швецов.

— Володя, я тебя хотел сделать своим, доверенным, человеком…

— Своим?! А кому пришла в голову идея отправить меня на дно? Вы же сами говорили, что у Сопина мыслительный аппарат работал туговато — он бы сроду не догадался зарядить акваланг пропаном.

— Чушь собачья! Неужели ты ему поверил?

— Может быть, и не поверил бы, но когда вы продали Янкину…