— Спасибо за рекомендацию. Где вы с ним познакомились?

— В поезде. В поезде Москва — Ленинград.

— Вспомните, пожалуйста, подробности… Зачем вы ездили в Ленинград, зачем — Юршов, на какой почве вы с ним сошлись.

— Постараюсь. — Евгений Евгеньевич смиренно прикрыл веки.

После окончания института Евгений Евгеньевич Крайников получил должность в Министерстве торговли. Зарплата маленькая — сто двадцать рублей в месяц, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу, как, например, его коллега Чаклин, с которым он подружился и стал вхож в его дом.

Однажды Чаклин заболел, позвонил на работу и попросил Крайникова съездить на ревизию в один из магазинов, которые он курировал. Крайников съездил, подписал заранее заготовленные директором бумаги и со спокойной совестью удалился. А дома в кармане плаща обнаружил тугую пачку кредиток…

Крайников был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. За веселой развязностью скрывались глубокий ум и проницательность. Он хорошо разбирался в людях, прекрасно ориентировался «на местности», а следующий шаг делал, лишь убедившись, что опорная нога стоит крепко и незыблемо, как фундамент многоэтажного дома.

С Чаклиным Крайников решил не связываться: в магазинах, которые он курировал, слишком откровенно и грубо воровали. Но выводы сделал и, прикинув что к чему, принялся мозговать над проблемой «деньги — товар — деньги». Дилемма была не нова, но после мучительных размышлений оказалась вполне разрешимой и осуществимой. Теория, выработанная Крайниковым, состояла из нескольких пунктов, которые гласили следующее: 1. Работать добросовестно. Это не так трудно, коли уж работаешь. 2. Искать знакомства с теми, кто ворует. (Вторая часть предложения резала слух, и Евгений Евгеньевич заменил ее другим словосочетанием — кто часто ошибается при расчете с государством.) И крупно. 3. Если уж брать, то по-королевски. И по возможности — чужими руками, 4. Не спешить. Случай подвернется. И не зевать. Когда рыба на крючке, надо вовремя дернуть удилище.

Случай подвернулся. На юге. Во время отпуска. На первых порах Крайников не придал большого значения пляжному знакомству. Надя была миловидна и приятно вписывалась в легкомысленную атмосферу отпускного флирта и шумных вечеринок. У нее был веселый и легкий характер, красивое лицо и красивое тело, поражавшее Крайникова своей мраморной белизной. Лишь спустя некоторое время Евгений Евгеньевич понял, что Надя человек не простой, что простодушие ее искусно наиграно и за ним скрываются сильная воля, решительность и железная расчетливость. Надя оказалась директором крупного продовольственного магазина и приехала, как она сама шутила, подлечить расшатавшиеся на напряженной работе нервы. Крайникову было не до шуток. «Белый мрамор — ценный материал», — решил он про себя и с этой минуты не отходил от Нади ни на шаг. Он играл свою роль с блеском, продуманно и точно, как азартный игрок, поставивший на крупную ставку. Надя принимала его ухаживания с искренней радостью, и через неделю при встрече с Женей у нее томно блестели глаза и кружилась голова… Крайников проводил ее домой, в Ленинград, а вскоре по возвращении в Москву занялся вопросом обмена жилплощади. Так они решили с Надей. Он часто внезапно вылетал в город на Неве — тоска по любимой — страшная вещь, — и однажды… Однажды он не вылетел, а выехал, и в пути его обокрали — вытащили из бумажника деньги. Пропажу Евгений Евгеньевич обнаружил перед самым прибытием поезда в Ленинград, когда в купе вошла проводница и попросила пассажиров расплатиться за чай. Евгений Евгеньевич внимательно посмотрел на попутчиков. Молодая пара, по всей вероятности муж с женой, была вне подозрений, а вот узкоплечий, с впалой грудью и длинными, по-крестьянски жилистыми руками мужчина средних лет… Евгений Евгеньевич поймал его взгляд, притихший, настороженный, бросил бумажник на стол, демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно — на проплывавшие мимо пакгаузы и пристанционные постройки. Мужчина, по-видимому, понял, что его вычислили, но, как говорится, даже бровью не повел — как сидел, так и остался сидеть, спокойно и равнодушно рассматривая свои желтые, видавшие виды полуботинки. И это спокойствие и равнодушие поразило Евгения Евгеньевича.

— Зачем вы это сделали? — спросил он, когда молодожены, простившись, вышли из купе.

— Я из лагеря, — мрачно ответил мужчина. — На все про все выдали четвертак, а добираться пять суток… Жрать хочется, выпить хочется… Вот и попутала нечистая сила. — Он вытащил из кармана четыре сотни, которые «позаимствовал» у Крайникова, и положил на стол. — Извините.

Евгений Евгеньевич спрятал бумажник в карман и, необычно смутившись, спросил:

— А почему вы все не забрали? У меня же шесть…

— И у ворья совесть есть. — Мужчина скупо улыбнулся. — Вам этого не понять.

— Вы профессиональный вор?

— Я — «вор в законе». Слыхали про таких?

— Приходилось. Вас как зовут?

— Артист. — Мужчина впервые поднял на Крайникова глаза. — Простите, это кличка… Владимир Николаевич Юршов.

Говорят, что семя, брошенное в землю, должно в конце концов произрасти. Полуголодное существование в детстве, беспробудное пьянство отца, отсутствие элементарных жилищных условий, пожалуй, и было тем семенем, которое родило в душе Жени Крайникова зависть, тщеславие, желание любой ценой встать на ноги, жить, как все, а если возможно, то и лучше, чтобы не он завидовал, а ему — его связям, женщинам, дорогим картинам, которыми бы он украсил свой загородный дом, и это желание было настолько сильным, всемогущим и пожирающим все остальные чувства, что он уже не мог с ним бороться, он вступил с ним в тайный союз и теперь ждал только одного — момента, который бы помог осуществить задуманное. И вот этот момент настал…

Крайников пригласил Юршова в кафе, что находилось рядом с Московским вокзалом, и, хорошо угостив, предложил обстряпать одно небольшое, как он выразился, дельце. Он дает своему напарнику ключи от квартиры, говорит, что забрать — жемчуг, золотые монеты царской чеканки, две сберегательные книжки на предъявителя, а сам ждет его в такси на противоположной стороне улицы. Затем они едут в аэропорт и первым же рейсом вылетают в Москву.

Юршов, подумав, согласился.

— Тогда за дело, — сказал Евгений Евгеньевич.

Они пошли в универмаг, где приобрели добротное, но на вид не очень броское темно-синее пальто, недорогой костюм, рубашку, галстук, полуботинки. «В этом, обличье его родная мать не узнает», — подумал Евгений Евгеньевич, вручая Юршову саквояж.

— Идите переодевайтесь.

— Перчатки. Для работы мне нужны еще и перчатки, — сказал Юршов.

Евгений Евгеньевич купил перчатки.

Юршов переоделся в общественном туалете на Московском вокзале. Когда вышел и независимым шагом направился к стоянке такси, Евгений Евгеньевич удовлетворенно вздохнул: понял, душой поверил, что дело выгорит, что счастье наконец-то улыбнулось ему.