— Наверное, они хотели иметь гарантии, что я не укроюсь здесь, — сказал он. — Но поступили бы умнее, подождав с нападением. Они могли спрятаться где-нибудь в горах, тогда сумели бы засечь мое появление.

Если Колокольники следили за ними, то они и впрямь хорошо спрятались. Детектор тепла и массы на аэролете не показывал ничего, кроме нескольких мелких зверей и птиц. Если же Колокольникам скрывались за большой скалой, то и сами не могли бы видеть свою дичь.

Более вероятно, что машина Колокольников после уничтожения деревни обыскала весь район. Не сумев обнаружить Кикаху, они улетели куда-то дальше.

— Я сяду за управление, — мягко предложила Анана. — Объясни мне, как добраться до Подарги.

Он все еще был слишком удручен, чтобы отреагировать на ее необычную заботливость. Позже он задумался над этим.

Теперь же он велел ей снова лететь к краю уровня и снизиться примерно на двенадцать метров. Затем она должна направить аэролет на запад, пока он не скажет, где остановиться.

Путешествие протекало бесшумно, если не считать воя ветра в открытой корме машины. Он не разговаривал, пока аэролет не остановился под огромным навесом сверкающей черной скалы.

— Я мог бы похоронить тела, — произнес он, — но это заняло бы слишком много времени. Колокольники обязательно вернутся для проверки.

— Ты все еще думаешь о них? — удивилась Анана. В ее голосе слышалось недоверие. — Я хочу сказать, неужели тебя беспокоит, что их слопают пожиратели падали? Они мертвы. Ты ничего не можешь сделать для них.

— Ты не понимаешь, — ответил он. — Когда я называл их своим народом, то говорил это серьезно. Я любил их, и они любили меня. Они были чужаками, когда я впервые встретился с ними. Я был юным среднезападным американцем середины двадцатого века, фактически из другой вселенной, а они были потомками индейцев, привезенных в эту вселенную примерно двадцать тысяч лет назад. Даже обычаи современных индейцев Америки чужды и почти непостижимы для белого человека. Но я усвоил их образ жизни и стал мыслить, как хровака. Мне было легко с ними, а им — со мной. Я стал Кикахой, Обманщиком, человеком многих способностей; Кикаха — бич врагов медвежьего народа. Эта деревня была моим домом, а они — моими друзьями, самыми лучшими из всех, каких я когда-либо имел, у меня были две прекрасные и любящие жены. Никаких детей, хотя Ангванат думала, что она, возможно, беременна. Верно и то, что я образовал множество иных личностей на двух других уровнях, к примеру, личность барона-разбойника Хорста фон Хорстманна. Но это все истаяло и слишком давно исчезло из Дракландии. Хровака были моим народом, черт возьми! Я любил их, и они любили меня!

Тут он громко зарыдал. Плач сотрясал его тело, стремительно подступая к горлу. Даже после того, как он перестал всхлипывать, где-то в глубине его сердца все еще оставалась боль. Боль была настолько сильной, что он боялся пошевелиться. Анана положила ладонь ему на руку.

— Все в порядке, — произнес он. — Мне уже лучше. Сажай его вон на тот карниз. Вход в пещеру Подарги примерно в десяти милях к западу. К нему опасно приближаться в любое время, но ночью особенно. Года два назад я единственный раз побывал у этой кровожадной гарпии. Тогда мы с Вольфом уговорили Подаргу выпустить нас из клетки.

Он усмехнулся и добавил:

— И за спасение я заплатил ночью любви. От других пленников требовали то же самое, но у многих ничего не получалось, потому что они испытывали слишком сильный страх или слишком сильное отвращение. Когда это случалось, Подарга разрывала их своими большими острыми когтями, словно бумажных. Потому, Анана, — продолжал он, — я в некотором смысле я уже занимался с тобой любовью. Вернее, с существом, имеющим твое лицо.

— Должно быть, ты почувствовал себя лучше, — холодно заметила она, — если заговорил о таких вещах.

— Я пытаюсь немного пошутить, поболтать о вещах, крайне далеких от смерти, — признался он. — Неужели ты не можешь этого понять?

Она кивнула, но ничего не сказала. Он тоже долгое время хранил молчание. Они поели холодного мяса и сухарей. Разводить костер было бы неразумно: свет мог привлечь Колокольников или зеленых орлиц, или других созданий, ползающих вокруг по скалам.

Ночь прошла без происшествий, хотя время от времени их будил рев, вопли, уханье, рычание, трубные звуки и посвисты — все издали.

После завтрака они медленно двинулись на аэролете вдоль скальной поверхности. Кикаха увидел над морем орлицу. Он направил аэролет к ней, надеясь, что та не попытается скрыться или напасть. Похоже, любопытство победило все другие эмоции птицы.

Она покружила над машиной, которая оставалась неподвижной.

Вдруг она бросилась прочь, закричав:

— Кикаха!

Она спикировала вниз. Он ожидал, что она полетит на полной скорости к пещере Подарги. Но она повела себя неожиданно, что свойственно всем женщинам, — так он заявил Анане, — и снова взлетела вверх. Кикаха объяснил орлице, что он собирается приземлиться на карнизе, где и хочет с ней поговорить.

Наверное, орлица решила, что там она сможет напасть на Кикаху. Она опустилась неподалеку от машины и сложила крылья так, что поднялся легкий вихрь. Орлица с желтым кривым клювом и пылающими черно-красными глазами возвышалась над кабиной. Кикаха отбросил крышку обтекателя и поднял лучемет. Птица заглянула в кабину и отпрянула.

— Подарга! — пронзительно вскрикнула она.

Одна орлица, на взгляд Кикахи, ничем не отличалась от другой, и все они ненавидели Кикаху. Но эта помнила, как он сидел в клетке с Вольфом и как потом орлицы штурмовали дворец на макушке самого высокого монолита, пика планеты.