Илл. 35. Юрий Валентинович Кнорозов с любимой кошкой Асей. Фотоснимок сделан Галиной Дзенискевич, сотрудником Кунсткамеры (в те времена – ленинградского отделения Института этнографии АН СССР). Это единственная фотография, которая нравилась самому Кнорозову

Майкл Ко сохранил это письмо и в первый день 2000 года, перечитав его, заявил: «Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами». Копию письма он разослал коллегам. Так возникла еще одна невероятная история из жизни великого дешифровщика Юрия Кнорозова.

Сам Кнорозов не был знаком с этим письмом, но оно ему, безусловно, понравилось бы – и не только тем, что весь пафос Томпсона свидетельствовал о понимании своего поражения и бессильном бешенстве из-за недосягаемости советского ученого – ему нельзя было запретить работать, как в свое время джентльмен Томпсон проделал это с бедным Бенжи Ворфом. Но образы и постоянные литературные аллегории были вполне в кнорозовском духе. Не говоря уже о почти булгаковском упоминании о котах с ведьмами в полночном небе. Кнорозов тоже называл сборища майянистов шабашами… А сравнение с Сатаной ему безусловно бы польстило.

Кошка для Кнорозова всегда была животным священным и неприкосновенным. Самой знаменитой представительницей этого рода была сиамская кошка Ася (Аспид), у которой был сын по имени Толстый Кыс. Асю шеф вполне серьезно представлял в качестве соавтора своей глубочайшей теоретической статьи, посвященной проблеме возникновения сигнализации и речи. Портрет Толстого Кыса, сумевшего в глубоком младенчестве поймать на окне голубя, всегда занимал самое почетное место на большом письменном столе.

Надо сказать, что Юрий Валентинович предпочитал называть людей, предметы и явления по прозвищам или давать им сокращенные имена. Так, например, толстый словарь языка майя «Кордомекс» был переименован в «Толстомяс». Мексиканку, снявшую о нем великолепный фильм, он именовал не иначе как «Бешеная Дакотка». Майкл Ко был «Мишкой», но зато жена этого американского археолога Софи Добржанская (он ее побаивался) оставалась Софьей Феодосьевной. Следует отметить, что прозвища получали лишь те люди и предметы, к которым шеф относился с симпатией, неприятные для него персонажи такой чести никогда не удостаивались. Зато всегда с особым уважением он помнил имена всех знакомых животных и непременно в каждом письме интересовался, как они (поименно) поживают. Котов, как и Софью Феодосьевну, звал по имени, а собаку мог позволить себе переименовать в «барбоса». Его самого, как уже мог заметить читатель, коллеги именовали за глаза исключительно «шефом», а в приступах хорошего настроения – «шефулей». Сам он призывал, чтобы его на испанский манер звали «Дон Хорхе», – но никто на это не отваживался. Даже иностранцы старательно выговаривали его полное имя: Юрий Валентинович.

Итак, предложенная Кнорозовым дешифровка письма майя признана специалистами, блестяще защищена диссертация. Он женился на филологе красавице Валентине Михайловне, и молодая блестящая пара вскоре получила хорошую квартиру на Гранитной улице, неподалеку от Невской Лавры, где он любил гулять. Казалось, что отныне все неприятности остались позади, но судьба, больше похожая на злой рок, распорядилась иначе. Не зря он любил повторять, что «занятие письмом майя – дело опасное». Вскоре после рождения дочери заболевает пережившая блокадный голод Валентина Михайловна. Батарея бутылок все так же выстраивается под письменным столом, уже на Гранитной.

В это же время – а это было начало шестидесятых – Кнорозову предлагают поучаствовать в составлении первой компьютерной программы для машинной обработки текстов майя. Группа программистов из Новосибирска собралась странная и, по определению шефа, состоявшая из «весьма нахальных жуликов». Забрав все материалы Кнорозова, они попытались создать некую, как мы это теперь назвали бы, незатейливую базу данных по знакам рукописей. При этом они постоянно намекали на свое сотрудничество с военными ведомствами и заявляли, что занимаются «теорией дешифровки». Через некоторое время новосибирская группа торжественно объявила о том, что у них разработана «теория машинной дешифровки», и издала в четырех томах компьютеризированную… базу данных Кнорозова. Издание они подписали на языке майя и быстренько преподнесли Хрущеву. С точки зрения специалистов объявленная «машинная дешифровка» была полной глупостью и никакого впечатления, кроме брезгливости, на них не произвела. Тем более что в 1963 году вышла великолепная монография Кнорозова «Письменность индейцев майя». Однако это нелепое недоразумение поставило для малосведущей публики под сомнение подлинные результаты дешифровки. Почти век спустя роковым образом повторилась ситуация, удивительно похожая на дурацкую историю с публикацией Валентини, дискредитировавшей «алфавит Ланды». За рубежом противники также воспользовались этим предлогом, чтобы оспорить открытие советского ученого. И в горькое испытание превратилось двадцатилетнее ожидание заслуженного признания: только в 1975 году, с публикацией перевода рукописей майя, ему была присуждена Государственная премия СССР.

Как уже упоминалось, в советские времена Кнорозов считался «невыездным». При этом, как он горько шутил, «создавались бесконечные комиссии по вывозу его в Мексику, и все члены комиссий там уже побывали». Я помню, какое бешенство вызвал у него готовившийся к публикации сценарий фильма Радзинского о тайнах письмен майя – и вовсе не из-за незнания фактических деталей и поверхностности сюжета. Прежде всего из-за того, что, по сценарию, дешифровщик приезжает из зимнего Ленинграда в Мексику в теплой шубе. «Он что, хочет выставить меня полным идиотом?» – возмущался шеф. Сценарий не был опубликован, и фильм не был снят. Но когда шеф впервые перелетел через океан, этот эпизод он «сыграл» точно по сценарию.

В стране майя великому дешифровщику удалось побывать лишь в 1990 году – об этом «уик-энде» я рассказывала в пятой главе. Хотя шеф и говорил до поездки, что «все археологические места он прекрасно знает по публикациям», мне никогда не забыть удивительное выражение его лица, когда он поднялся на пирамиду Тикаля. Сопровождавшие не верили, что он сможет взойти до самой вершины – но он поднялся и долго стоял там в одиночестве. Как всегда, курил – в Гватемале он предпочитал сигареты «Бельмонт» – и был погружен в свои образы. А песок на Тихоокеанском побережье Гватемалы оказался таким же черным, как и на Курилах…

Затем, начиная с 1995 года, последовали поездки в Мексику по приглашению Национального института истории и антропологии. Шеф был счастлив, посещая все самые заветные места – Паленке, Бонампак, Иашчилан, Чичен-Ицу, Ла-Венту, Монте-Альбан, Теотиуакан, Шочикалько… Если в 1990 году он довольно бодро поднялся на пирамиду Большого Ягуара в Тикале, то пять лет спустя спуск к саркофагу в Паленке стоил ему неимоверных усилий, и он сам признался в этом. Но он был счастлив на земле майя.

В 1995 году в посольстве Мексики в Москве ему был вручен серебряный Орден астекского орла. Таких орденов в нашей стране всего четыре – они вручаются мексиканским правительством иностранным гражданам, имеющим исключительные заслуги перед Мексикой. Эта награда имела для Кнорозова особое значение. Получив ее, он сказал по-испански: «Сердцем я всегда остаюсь мексиканцем».