Так мы добрались до селения Санта-Катарина – того самого, откуда некогда изгнали построивших храм миссионеров. Этот поселок был крупнее Почотиты и не имел традиционной планировки. Здесь было даже изумительное изобретение: к стене дома пристраивалась маленькая кабинка, наподобие раздевалок на пляже, куда можно было занести ведро холодной, естественно, воды и помыться! Ночевали мы в достаточно просторном длинном прямоугольном доме, где жила большая семья индейцев. Спальники укладывались опять прямо на заплеванный утоптанный глиняный пол, неподалеку от очага – большого костра, на котором готовилась пища. Собаки и свиньи время от времени забегали с улицы в дом и деловито обнюхивали рюкзаки. Как и в селении Почотита, нам пришлось делиться едой с жителями Санта-Катарины, как и они делились с нами последней маисовой лепешкой. Жить по-иному в этих голодных условиях нельзя. О суровости условий существования свидетельствует и такой шокирующий штрих: мест «общественного пользования» здесь не существует, и потому все справляют нужду в кустах и за пригорками «на чистом воздухе». При этом вслед за человеком бредут свиньи и собаки, в надежде поживиться экскрементами…

Ночью доктора Хуана разбудил встревоженный индеец: его жену ужалил скорпион. Сами индейцы спят на невысоких, около 10 см, деревянных настилах, чтобы спастись от насекомых и прочих ползающих тварей. Однако скорпион как-то забрался на настил, где спала молодая женщина. Доктор Хуан сделал инъекцию противоядия – оказалось, что это всего лишь антигистаминное средство, и главное в таких обстоятельствах – это успеть предотвратить аллергическую реакцию. Вскоре напуганная индеанка уснула, и все тоже отправились спать, с опаской перетрясая спальные мешки и убирая ботинки, где также очень любят прятаться скорпионы. Оставшаяся часть ночи прошла без приключений, и рано утром, уже без мулов и багажа, мы отправились в пещеру предков, следуя друг за другом по едва заметной тропе. Именно здесь я поняла, что такое «индейская цепочка». Это не просто хождение «след в след» по крутым каменистым склонам. Это когда один, наиболее опытный, идет первым в цепочке, быстро определяя место, куда поставить ногу. А следующий за ним, полностью отключая сознание, переходит на особый шаг, автоматически ставя ногу в невидимый след предшественника. И так идут все, не тратя время и силы на раздумья и выбор пути. Этот способ напоминает описанную доном Хуаном технику хождения, когда расфокусированное внимание позволяет интуитивно выбрать место, куда ставить ногу при ходьбе по сложной местности.

К пещере мы добрались, когда солнце уже было почти в зените. Само проникновение в это природное святилище отождествляется с инициацией и сопровождается очистительными обрядами и молитвами.

Инициационные ритуалы существуют или существовали у разных народов. Их содержанием является имитация реинкарнационного цикла: смерть и возрождение в новом качестве. Возрождение всегда обставляется весьма реалистически – это символический проход через женские гениталии. У разных народов существовало несколько вариантов этого обряда: проползание между ног женщины или же отождествление женских детородных органов с каким-либо объектом.

Наша инициация выглядела так: мы выстроились вокруг Лино, стоявшего спиной к скале, перед самым входом в пещеру. В щель были воткнуты привязанные красной ниткой к палочкам перья – священный предмет. Лино стал бормотать молитвы, обмахивая каждого по очереди с головы до ног перьями и окропляя девственной водой. Затем перья следовало также воткнуть в щель. Суть молитвы сводилась к уговорам отказаться от плохих мыслей и поступков, что напомнило мне христианскую литургию. Только после этого можно было продолжить обряд инициации и заодно войти в пещеру по узенькому проходу над обрывом. Затем следовала тесная, шириной не более полутора метров, расщелина между вертикальными, устремленными в небо, обрывами скал. Этот единственный доступ в пещеру в представлениях индейцев уподоблен женскому влагалищу. Причем небольшой продолговатый камень посреди узкой дорожки символизирует клитор. Об этом со всеми физиологическими подробностями буднично сообщил Марселино, что ввергло мою приятельницу Тиахогу – не этнографа – в некоторый шок. Далее человек попадает в пещеру «матери-земли», отождествляемой с материнским лоном. Центральным местом этого святилища является расположенный прямо у северной стены на скользком почти вертикальном возвышении крохотный, диаметром около 20 см, источник серной воды. С западной стороны этой «пещеры-матки» бьет источник чистейшей горной воды, который в сезон дождей превращается в бурный поток. Вход в эту каменную пещеру-матку приравнивается к смерти, а выход – к рождению.

При входе в каменистое священное «лоно матери» нами был получен еще один «знак». Повезло опять мне – я чуть не наступила на ядовитую змею, которая никуда не ползла, а извивалась, зарывшись головой в гальку. Лино и Марселино долго стояли и смотрели на нее, пытаясь понять смысл знака. Логика их рассуждений была примерно такова: я на змею не наступила и она меня не пыталась укусить – это хорошо. Змея от меня не бежала – это тоже хорошо. Обычно змеи так не делают, и поведение ее было расценено как странное. В целом же знак следовало воспринять как благоприятный: можно входить в пещеру.

Илл. 83. Фигурки из штата Веракрус часто изображают улыбающихся людей. Существует предположение, что это состояние достигалось с помощью специальных наркотических средств

Вся система ущелья, ведущего в пещеру предков, построена на комбинации направлений на север и на запад. При этом само ущелье как бы изогнуто в форме буквы U, на левой оконечности которой расположена «мать-пещера», а на правой – «пещера душ». Таким образом, к душам умерших можно пробраться, лишь пройдя через «материнское лоно» и совершив затем долгое и достаточно рискованное путешествие по каньону.

Само обиталище душ умерших представляло собой неглубокую нишу. Обрушившийся каменный блок некогда покрывавшего эту часть пещеры верхнего свода производил впечатление следов вселенской катастрофы или рухнувшей крыши некого гигантского сооружения, соизмеримого разве что с творениями богов. Здесь не было источника воды, но был «водяной глаз» – место, где вода просачивались сверху, сквозь толщу каменного свода. Рядом с ним был прорыт небольшой, в рост человека, тоннель примерно 10-метровой длины. Именно здесь находилось множество ритуальных пучков перьев, воткнутых в грунт, и следы возжиганий.

У самого входа в это таинственное место, прямо над глубоким ущельем, располагалась небольшая площадка с кострищем и семью маленькими домиками – храмами. Высота домика едва превышала человеческий рост, а площадь составляла не более квадратного метра. Число домиков – семь – также соответствовало общим представлениям мексиканских индейцев о «Семи Оставленных Домах», «Семи Ущельях» или «Семи Пещерах». Однако главным считался один из домиков, поставленный ближе всего к ритуальному костру. В домиках полагалось оставлять подношения богам. Они могли быть самыми простыми – от вышедших из употребления монет, пуговиц и перьев до сосудов и более дорогих подарков. Причем самые дешевые подарки просто клались на пол, ценные крепились к балкам домика, а самые священные укладывались в ямку посреди пола под камень. Оказалось, что у всех, кроме меня, были припасенные заранее подношения – а мне пришлось снять с себя часы и в качестве достаточно ценного подношения подвесить их на балку домика. Больше всего меня поразил обрыв ущелья – он, как хорошая городская свалка, весь был завален «старыми» подношениями, регулярно выбрасываемыми, чтобы освободить место для «новых».