Еще один пример «виртуозной» работы, по крайней мере, ее пытаются выдать за таковую: «…самыми опасными для сотрудников охраны высоких руководителей являются люди с шизофреническими задатками. От них всегда можно ожидать различных непредсказуемых действий. И нужно отдать им должное в этом отношении: у них весьма сильно развито воображение и способность точно определять уязвимые места в системе охраны, отсюда и методы и средства проведения террористического акта. Анализ действий такого рода лиц как раз свидетельствует об этом, поэтому сотрудникам охраны приходится постоянно тренировать себя, чтобы уметь выявить таких людей по ряду признаков, особенно в ходе обеспечения безопасности массовых мероприятий» [33. С. 99 — 100].

Уж что верно, то верно. Н. С. Хрущев открыл Кремль для народа. Народ и воспользовался: в Тайнинском саду поселилось два табора цыган. Это было уж слишком. Кремль прикрыли. Тут приспел технический прогресс — были разработаны устройства охраны, первые видеоустройства было решено поставить по периметру кремлевской зубчатки, в одном месте засомневались: высоко, не дай бог, упадешь, сломаешь шею, вызвали спецов, чуть ли не «снежных барсов», те пожали плечами: да, мы бы не решились здесь лезть без оборудования. Оставили брешь. Проходит время, мониторят: кто-то ночью шастает по Кремлю, хватают: что да как! Точно состоит на учете, любит паркурить и т. д. Участок заделали. И везде заделывают: ну их к богу, от этих шизо одни проблемы! Еще «…случай, имевший место в здании Центрального Дома Советской Армии, когда там однажды проводилось собрание военнослужащих с участием руководителей государства и правительства. Допуск в здание ЦДСА осуществлялся военными, а непосредственно в зал заседаний — сотрудниками служб безопасности. Шизофреник изучил систему допуска и сумел пройти через первый контроль, но был разоблачен в фойе, когда следовал в зал заседаний. Только хорошая натренированность позволила сотрудникам безопасности выявить его. Он был одет в форму адмирала Военно-Морского Флота, выглядел солидно, был строен, подтянут и до определенной поры даже излишне вежлив в обращении с другими. На его груди красовалось множество наград. Однако внимание сотрудников безопасности привлекло неправильное их расположение на мундире и большое количество разных знаков, которые не могли носить высшие офицеры. «Адмирала» попросили предъявить документы и приглашение на участие в собрании, которых у него, естественно, не оказалось» [33. С. 100].

Ну и?.. Лично я здесь не вижу никакой особой натренированности, которую бы стоило расхваливать, все это примитивно. Могу рассказать подобный случай и из собственной практики. В 1971 г., как известно, ввели в армии и на флоте институт прапорщиков и мичманов. Я — 1962 года рождения и только по молодости лет не узнал об этом в тот же день. Стоим мы с отцом на остановке, ждем транспорт, и вот я вижу — напротив нас стоит сравнительно молодой человек с двумя звездами на погонах. Я спрашиваю у отца: «Это кто — генерал-лейтенант?». Отец отвечает: «Присмотрись повнимательнее». Я смотрел на него, смотрел и понял, в чем дело: петлицы-то не генеральские (про лампасы я тогда еще не знал: фото генералов я видел только в книгах погрудно). Итак, если с задачей, пусть и с трудом и за гораздо большее время справляется десятилетний ребенок, то какой же это профессионализм и что тогда под ним иметь в виду? Так что не смейтесь, когда вам скажут «профессионал»…

Вернемся к делу «взрывников». Был момент, когда нашли одну из мин благодаря бдительности какого-то человека на Курском вокзале. Далее «Взрывоопасную сумку привезли на… Лубянку в кабинет заместителя Председателя. Начали думать, что делать дальше. Решили вызвать специалистов из Оперативно-технического управления и преподавателей по минно-взрывному делу из подмосковной Балашихи, там располагался учебно-тренировочный центр, где готовили членов внештатных оперативно-боевых групп, которые должны были действовать в качестве разведчиков-диверсантов в «особый период» (…).

Показывают им сумку и предлагают обезвредить. Наставник диверсантов Петр Нищев, увидев ее, затрясся от бешенства:

— Нельзя ее открывать и сдвигать с места! И вообще, какой мудак приволок бомбу сюда?

— Но-но, не кипятись. Может, разрезать сумку сбоку?

— И резать нельзя!

— Давайте просветим переносной рентгеновской аппаратурой.

— И просвечивать не рекомендуется! Мало ли какой датчик там установлен.

— Но ведь бомба до сих пор не взорвалась, сколько ее ни кантовали?

— А если там установлен временной предохранитель и бомба только что встала на боевой взвод? Да и медлить тоже нельзя.

Выгнали всех из кабинета. Обложили сумку мешками с песком со всех сторон. Аккуратно перерезали провода, соединяющие батарейку с электровзрывателем. Предварительно просветив рентгеном, вскрыли корпус. Вытащили электродетонаторы. СВУ оказалось без сюрпризов» (Цит. по: [17. С. 225–226]).

До сих пор нечто аналогичное приходилось читать только о сирийцах: когда там в очередной раз воевали с Израилем, одна из ракет, выпущенных с самолета, не взорвалась, а зацепилась хвостовым оперением за дерево, и ее привезли не куда-нибудь, а в Министерство обороны, и давай ее… пилить. Хорошо, что в этот момент заходят советские советники, увидели и приросли к месту, потом все же хватило сил сказать: «Что ж вы делаете-то?! Может быть, нам отдадите?». Те (обрадованно): забирайте. Отправили в Москву [34. С. 14]. В общем, как в диалоге: — Филипп Денисович, а идиотов много в КГБ? — А где их нет?

КГБ, тот, что был за СССР, оказался методологически не готовым к явлениям типа перестройки. При этом, конечно, стоит сказать, что как раз та часть, что пошла на погром Советской Родины, была готова и даже использовала все в свою пользу; и при этом применялась практически вся сумма знаний, которой владел Комитет.

И без всяких андроповых еще в доандроповскую эру во всех разведках мира в те годы произошел поворот в сторону многообразия знаний и получения методической составляющей информации во всей ее полноте. И это легко видно на нескольких прикладных науках.

Пример: социология и социальная кибернетика. В «черных кабинетах» еще царской жандармерии вскрывались письма обывателей и делались статистические подсчеты. В приватном порядке в огромном массиве писем люди писали о революции как о совершенно ясном деле. Когда у нас шла война с финнами, то немецкая резидентура в Москве получила указание: узнайте и доложите, как война изменила повседневную жизнь в стране. Немец подул на заиндевевшее стекло, посмотрел в дырочку и отписался в Абвер-командер: видимых изменений никаких, при — 40° едят мороженое на улице. В Берлине не поверили и запросили по новой. В ответ послали подтверждение. В фатерлянде хмыкнули и шифровки сложили в папочку с надписью: «факторы, указывающие на непобедимость русских». Тем не менее начали 22 июня…