Шрифт:
— Кто ж это может представить? — Сент пожал плечами. — Я бы хотел иметь много детей, если смогу уговорить Кэтрин.
Фрост усмехнулся, недоверчиво качая головой. Было время, когда он готов был биться об заклад, что ни одной даме не удастся завоевать сердце маркиза.
Продолжить свою мысль Сенту помешали звук разлетающегося вдребезги фарфора и возмущенный вопль. Син наконец-то поймал сынишку, опрокинув по дороге большую вазу. Джулиана встала из-за фортепиано и попыталась успокоить плачущего ребенка. Син отошел, испытывая облегчение оттого, что супруга готова этим заняться. Бишоп и Лилли тоже расплакались — видимо, из сочувствия к огорченному приятелю. София бросилась к дочери, а Дэр — к сыну.
— Это вообще-то гостиная или детская? — поинтересовался Фрост.
Никто не обратил на него внимания. Фрост наблюдал за тем, как дети ревут, а взрослые пытаются их успокоить, и чувствовал себя лишним в этом семейном кругу. Как-то так получилось, что жизнь всех его друзей совершенно изменилась. Они женились, обзавелись детьми. Он же, хоть и не стал для них чужим, перестал быть одним из них. Фрост допил бренди, обдумывая это неприятное открытие. Следовало и еще кое-что обмозговать — например, будущее «Нокса».
— Ты так и будешь там стоять и в носу ковыряться? — прорвался сквозь мрачные мысли Фроста голос раздосадованного Дэра. — Мог бы и мне помочь хоть немного.
— Пожалуй, я воздержусь, дорогой брат, — ухмыльнулся Фрост. — Я потихоньку удаляюсь. Пожалуйста, продолжайте без меня.
Отвернувшись от родственников и друзей, он остался в одиночестве. Как предпочитал делать всю жизнь.
Глава 3
На небольшом деревенском кладбище Эмили грустно смотрела на надгробный камень, под которым покоилась ее любимая старшая сестра.
Люсиль Шарлотта Кэвел
2 февраля 1801 — 19 августа 1821
Друзья и родные звали ее Люси. Ее все любили. Помолвленная с лордом Левенторпом, она должна была той осенью радостно готовиться к свадьбе, а вместо этого наложила на себя руки. Пять лет прошло с той трагической ночи, когда Эмили обнаружила сестру страшно бледной, истекающей кровью на полу ее спальни. Люси была еще в сознании, когда Эмили, обнимая умирающую сестру, позвала на помощь отца.
— Потерпи. Сейчас придет отец. Он знает, что нужно делать, — успокаивала она сестру, не в состоянии остановить своими тонкими пальцами поток крови, хлещущей из рваных ран на запястьях Люси.
— Любовь… — каким-то сонным голосом пробормотала сестра. — Она губит то, чем надо дорожить.
— Молчи, береги силы, — просила ее Эмили. Она снова позвала отца. Но горло сжалось от ужаса: она понимала, что сестру уже не спасти. Голос сорвался, и она в отчаянии разрыдалась.
— Эмили? — прошептала Люси, будто удивляясь.
— Да. — Эмили огляделась в поисках того, чем можно было бы перевязать раны Люси. Ей не хотелось покидать сестру ни на минуту. Но никто не откликнулся на ее крики о помощи. Стекленеющие зеленые глаза сестры теряли осмысленное выражение. Ее полубессознательное состояние ужасало Эмили. — Я должна пойти за отцом, тебе нужен доктор.
— Нет! — неожиданно громко сказала Люси, и силы тут же покинули ее. — Послушай… Мне нужно, чтобы ты меня выслушала.
Эмили склонилась к сестре. Ее последние слова были исповедью в грехах. Это было бремя, которое она не хотела уносить с собой в могилу. Люси открыла ей свои самые страшные тайны.
— Не рассказывай никому! — умоляла она, а увидев застывший взгляд Эмили, потребовала: — Поклянись!
— Клянусь! — тускло произнесла та. Из холодного отупения ее вырвал громкий крик матери:
— Что ты наделала?!
Повернувшись к двери, она позвала мужа и слуг. Люси подняли, отстранив Эмили, и положили на кровать. Эмили сидела в луже крови, пока сестру пытались спасти. Не было сил сказать матери и отцу, что у Люси нет ни малейшего желания быть спасенной. Она хотела умереть, и ей это удалось…
— Ты должна отпустить ее, — сказала мать ласково, подходя и обнимая Эмили. — Люси любила тебя и хотела, чтобы ты была счастлива.
— Я счастлива, мама. — Эмили, нахмурясь, не отводила глаз от могилы.
— Ты можешь обмануть отца, но мать всегда знает, что у дочери на сердце.
Мать обняла Эмили за талию. Эмили подумала о последних словах Люси.
— Правда? А знаешь ли ты, что было на душе у Люси, когда она перерезала себе вены папиной бритвой?