Мария Сергеевна, несмотря на свое всего лишь среднее, продержалась в банке аж до шестидесяти. Причем исключительно благодаря немыслимой для молодых конкуренток преданности учреждению и продолжаемому повседневному самосовершенствованию в стремительно меняющемся банковском деле. Она, уже будучи пенсионеркой, умудрилась освоить в пределах служебной надобности компьютер, и даже муж Михаил в полной мере не знал, каких слез, какого отчаяния и какой ненависти к умной машине в частности и техническому прогрессу вообще это стоило. А еще Мария Сергеевна постоянно выписывала несколько газет (чего давно никто не делает), в которых публиковались очередные нормативные акты суетливого нашего государства. И штудировала их, как честолюбивый курсант-первогодок штудирует воинские уставы, чтобы потом непринужденно якобы консультировать не только клиентов и молодых, но чрезвычайно ленивых коллег-конкуренток, а также юристконсульта банка и даже директора самого. Впрочем, почему «даже», если нынешние директора нередко еще менее сведущи, чем их широкого профиля предшественники, в каком-либо конкретном производственно-технологическом процессе, кроме административных многоходовок.

И все же ушла. Гордая Мария Сергеевна не пожелала дожидаться, пока искренне уважающий ее менеджер вынужден будет, мучительно краснея, сказать, что ему невыносимо видеть ее страдания, или другие, но в этом же духе слова произнесет, и ушла существенно раньше, чем ситуация вызрела. Благодаря чему заработала вторые за последние пять лет пышные, теперь уже бесповоротные проводы на заслуженный отдых, что немыслимая редкость и роскошь не только по нынешним временам.

А тут как раз и Мишка пенсионный рубеж одолел. Хотя, разумеется, никому даже в голову не пришло устраивать по этому поводу какие-либо церемониалы, и все бы вышло уныло, серо да буднично, если б сам именинник не расстарался поставить мужикам литру да потом еще литру. После чего еще, злющий, взъерошенный и отвратительно трезвый, не отказал себе в удовольствии сообщить нечуткому, как минимум, руководству об остальных его, руководства, недостатках. Так-то, если б не сообщал, его бы еще поработать оставили, но он работать больше там не хотел, натура его мятежная уже давненько требовала очередных перемен в жизни. Да просто захотелось некоторое время вместе с женой полным государственным иждивением понаслаждаться, оценить — как оно, вообще-то, лично убедиться что, вообще-то, оно вполне хреново, а уж потом — куда-нибудь за сколько-нибудь снова…

Да просто дембельнуться, как когда-то, давным-давно, захотелось!

Кроме того, в саду накопилось много работы, которую можно было бы еще сколь угодно долгое время на потом откладывать, если б не укоризненные взгляды соседей, страшащихся распространения сорняков пуще эпидемии бубонной чумы и в подавляющем большинстве навсегда окуклившихся в своем качестве пенсионеров, у которых на участках не только единого сорнячка не сыщешь — хрен ли им больше делать-то — но которые даже землю плодородную лесную полагали вполне естественным на автобусе в заплечных котомках возить. И ведь столь помногу умудрялись некоторые навозить, что в сравнении с этой добровольной каторгой копка врукопашную Беломорканала — детская игра в песочнице.

Ну, и в первое же лето Мария с Михаилом показали этим пенькам замшелым, на что они способны, когда их допекут. Особо, конечно, отличился Мишка, потому что, наведя вместе с Марией общий идеальный порядок на участке, он, разумеется, не стал, как последний маразматик, уподобляться средневековому китайскому крестьянину, у которого делянка измерялась в экзотических «му», а «му» — оно и есть «му», и построил в саду красивейшую да высоко вознесенную голубятню. Какую в детстве себе позволить не мог. И голубями ее заселил самыми-самыми, каких только удалось на птичьем рынке достать.

Нет, конечно, живность в коллективных садах никакая не редкость. Многие кроликов разводят, курей ради яиц держат, некоторые поросят откармливают, а в отдельных случаях и дойную корову заводят. Но чтобы бесполезных голубей!..

И вышла у Мишки голубиная стая, может быть, самая роскошная в области. Ибо голубятня, вообще-то, нынче почти исчезнувшая роскошь. И к Мишке даже телевизионщики из большого города приезжали, которым он битый час под завистливыми взглядами соседей «садистов» все показывал и объяснял.

Но, когда в обещанный час телик врубил, обомлел. Там сперва какой-то жирный хряк свой уютный ресторанчик показывал, заманивал зажравшегося клиента-хряка совершенно новыми в городе кулинарными изысками, а главным фирменным блюдом у этого хряка было — да тут хоть кто обомлеет — жаркое из голубя!

Мишку же со своими турманами да дутышами только после к хряку пристегнули. И будто бы не голубятня у Михаила, а ферма. И будто бы он голубков «откармливает». И даже будто бы особую мясную породу намерен вывести. И будто бы он — поставщик хряка позорного.

Вот поликовали завистливые соседи по саду, вот поприкалывались над Михаилом! И он сгоряча хотел больше носа в сад не показывать. Однако неделю-другую выдержал и снова приехал. Голубей — в машину, да на птичий рынок. По бросовой цене за день всех, чуть не плача по каждому, распродал. А на следующий день голубятню до основания порушил.

Конечно, наглых телебарыг надо было по судам затаскать. Ведь мало того, что оболгали порядочного человека, так еще скрытую, а, в сущности, неприкрытую рекламу под видом хорошей новости протащили. Но какой из Мишки сутяжник — это ведь не начальству правду-матку в глаза резать, когда уже нечего терять, тут иной запас выносливости нужен — марафонский. Про деньги не говоря…

А прошло лето, и вдруг к обоюдному изумлению выяснилось, что Мишка с Марией Сергеевной — сущие голубки при взгляде со стороны — довольно плохо друг дружку в больших дозах переносят. Нет, если одиночество вдвоем скрашено некоей общей работой-заботой, то — нормально. Если дети-внуки постоянно своими претензиями обременяют — просто замечательно. Однако если погода паршивая, в саду делать нечего, Константин Евгеньевич, уже школьник, целыми днями в школе или у приятелей пропадает, или, изредка, к отцу родному на весь день убежал, а «эти заразы совсем отца с матерью да деда с бабкой забыли», так порой просто тошно друг на друга глядеть. Ибо: какими были — какими стали. Конечно, Мишка может лежать на своей «мужской половине» — так он с некоторых пор начал самую маленькую комнату в квартире именовать — да книжечку почитывать, а Мария Сергеевна способна до десятка разных кин за день просмотреть. Но тут вдруг Мишке книжечки наскучили, глаза стали уставать быстрее, чем раньше уставали, очки нужно было заменить на более сильные, однако нормальные очки теперь стоят — ого, а Марии Сергеевне кина почему-то никак не наскучивали и не наскучивали, что стало Мишку день ото дня все пуще и пуще раздражать.