Шрифт:
В Средние века образ птицы Сирин значительно трансформировался и под влиянием христианских и языческих верований стал олицетворять счастье, красоту, радость бытия. В XVII–XVIII веках Сирин и Алконост были причислены к числу райских птиц. Традиционные славянские символы часто изображаются вместе. Именно такое соединение противоположностей, единение радости и печали, мы можем увидеть на картине любителя русской старины Виктора Михайловича Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» (1896 г.). Художник пользуется славянской символикой, где птица Сирин выступает в качестве птицы радости. Алконост же у Васнецова, как противопоставление — символ печали. Некоторые исследователи считают, что устойчивое представление «в народном искусстве Сирин — птица радости, а Алконост — птица печали» связано именно с картиной В. М. Васнецова и пошло не от народного, а от профессионального искусства. Поэты Серебряного века поддерживают эту традицию. Так, у молодого Александра Блока в стихотворении «Сирин и Алконост» именно Сирин «бросает… счастья полный» взгляд, а птица Алконост — «вся печалью мощной / Истощена, изнурена…»
Густых кудрей откинув волны, Закинув голову назад, Бросает Сирин счастья полный, Блаженств нездешних полный взгляд. И, затаив в груди дыханье, Перистый стан лучам открыв, Вдыхает всё благоуханье, Весны неведомой прилив… И нега мощного усилья Слезой туманит блеск очей… Вот, вот, сейчас распустит крылья И улетит в снопах лучей! Другая — вся печалью мощной Истощена, изнурена… Тоской вседневной и всенощной Вся грудь высокая полна… Напев звучит глубоким стоном, В груди рыданье залегло, И над ее ветвистым троном Нависло черное крыло… Вдали — багровые зарницы, Небес померкла бирюза… И с окровавленной ресницы Катится тяжкая слеза… Александр Блок. Сирин и Алконост, 23–25 февраля 1899Константин Бальмонт тоже создает образ фантастической птицы Сирин как птицы счастья:
На Макарийских островах, Куда не смотрят наши страны, Куда не входят Смерть и Страх И не доходят великаны, — На Макарийских островах Живут без горя человеки, Там в изумрудных берегах Текут пурпуровые реки. Там камни ценные цветут, Там всё в цветеньи вечно юном, Там птицы райские живут, Волшебный Сирин с Гамаюном. И если слышим мы во сне Напев, который многолирен, В тот час, в блаженной той стране, Поёт о счастье светлый Сирин. И если звоном нежных струн Ты убаюкан, засыпая, Так это птица Гамаюн Поёт в безвестном, голубая. К. Бальмонт. Райские птицы, 1906Стоит заметить, что не все поэты того периода придерживались такой позиции в определении Сирина и Алконоста. Образы мифических птиц мы часто встречаем в творчестве Николая Клюева. Глубокая философская интерпретация этих символов в стихах поэта требует особого отношения и отдельного разговора. Птицы Сирин и Алконост, согласно сформировавшимся в XVII–XVIII веках традициям, трактуются Николаем Клюевым как символы радости, счастья, связанные со светлой печалью и светлыми слезами. Сирин выступает и как райская птицедева, знак истинного божественного Слова, и как элемент крестьянского быта, изображенный для защиты, и как вестник, и как сказочный персонаж.
Пир мужицкий свят и мирен В хлебном Спасовом раю, Запоет на ели Сирин: Баю-баюшки-баю. Николай Клюев. Из стихотворения «Поддонный псалом», 1916 Поет мне Сирин издалеча: «Люби, и звезды над тобой Заполыхают красным вечем, Где сердце — колокол живой». Николай Клюев. Из стихотворения «Где рай финифтяный и Сирин…», 1913 К кудрям пытливым склонюсь, Тайной дохну на ресницы, Та же бездонная Русь Глянет с упорной страницы. Светлому внуку незрим, Дух мой в чернильницу канет, И через тысячу зим Буквенным сирином станет. Николай Клюев. И из стихотворения «Шепчутся тени-слепцы», 1917 Горыныч, Сирин, Царь Кащей — Всё явь родимая, простая, И в онемелости вещей Гнездится птица золотая. Николай Клюев. Из стихотворения «Мужицкий лапоть свят, свят, свят», 1917Алконост в творчестве Николая Клюева выступает как символ души, как птица светлая, как знак Руси — «Алконостовая Русь».
Взгляни на Радонеж крылатый. Давно ли — светлый Алконост, Теперь ослицею сохатой Он множит тленье и навоз! Николай Клюев. Из стихотворения «Каин», 1929В 1975 году Владимир Высоцкий, творчество которого всегда отличалось предощущением, зачастую притчевой, иносказательной формой, сомнениями, личной причастностью, трагической иронией и лиричностью, тоже обращается к мифическим символам. В творчестве Высоцкого поддерживается принятая символистами трактовка образов Сирина и Алконоста, Гамаюн же, напротив, выступает как символ надежды. Есть в этом какая-то пространственно-временная распахнутость.
Как засмотрится мне нынче, как задышится? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Что споется мне сегодня, что услышится? Птицы вещие поют — да все из сказок. Птица Сирин мне радостно скалится — Веселит, зазывает из гнезд, А напротив — тоскует-печалится, Травит душу чудной Алконост. Словно семь заветных струн Зазвенели в свой черед — Это птица Гамаюн Надежду подает! В синем небе, колокольнями проколотом, — Медный колокол, медный колокол — То ль возрадовался, то ли осерчал… Купола в России кроют чистым золотом — Чтобы чаще Господь замечал. Я стою, как перед вечною загадкою, Пред великою да сказочной страною — Перед солоно — да горько-кисло-сладкою, Голубою, родниковою, ржаною. Грязью чавкая жирной да ржавою, Вязнут лошади по стремена, Но влекут меня сонной державою, Что раскисла, опухла от сна. Словно семь богатых лун На пути моем встает — То птица Гамаюн Надежду подает! Душу, сбитую утратами да тратами, Душу, стертую перекатами, Если до крови лоскут истончал, Залатаю золотыми я заплатами, Чтобы чаще Господь замечал! Владимир Высоцкий. Купола, 1975Неразделимым целым, как сама жизнь, предстают мифические птицы в песне «Сирин, Алконост, Гамаюн» известного рок-певца, солиста группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова. Но прочтение этих символов несколько иное: «все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн» — рубеж, невозвратность, необходимость, неизбежность движения, но это движение может быть обречено. Здесь можно услышать и возвышенную интонацию Александра Блока, и душевную боль Владимира Высоцкого.
В жилищных конторах лесной полумрак; На крышах домов фонари с египетской тьмой: Тронулся лед — так часто бывает весной: Живущим на льдинах никто не сказал, Что может быть так… Откуда нам знать, что такое волна? Полуденный фавн, трепет русалок во тьме… Наступает ночь — начнем подготовку к зиме; И может быть, следующим, кто постучит К нам в дверь, Будет война… Я возьму на себя зеркала, Кто-то другой — хмель и трепетный вьюн… Все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн; Как мы условились, я буду ждать по ту Сторону стекла. Борис Гребенщиков. «Сирин, Алконост, Гамаюн»// «Русский альбом»,1991