Если бы здесь снимали «Властелина колец», и навстречу нам вышла владычица Галадриэль, я бы понял сразу. А так был, мягко говоря, шокирован: веревочные лестницы и лестницы, вырубленные в коре. Двери – тоже из коры – закрывающие входы в дупла. По земле никто не передвигался, но задрав голову, я увидел пешеходов, снующих по своим делам по ветвям. В развилке, обнесенной веревочной изгородью, возились малыши под присмотром взрослых детей.

– Нам туда, – «серый» повел нас по поверхности, за что ему отдельное «спасибо».

Через несколько минут мы приблизились к одному из исполинов. Велев обождать, провожатый взлетел по выступам коры и скрылся за дверью, не распахивающейся, а сдвигающейся вбок.

Мы с Никитой ошарашенно молчали.

Вот, казалось бы, ничем бывалого сталкера не проймешь: и смерть мы видели, и аномалии, и всякое, в обыденное сознание не укладывающееся. Наверное, только поэтому и не растерялись, оказавшись в незнакомом мире: привыкли быстро перестраиваться и в первую очередь верить не опыту и здравому смыслу, а интуиции и собственным глазам. Но здесь на это потребовались немалые усилия – слишком уж невероятным было поселение аборигенов.

– Поднимайтесь! – дверь снова отъехала в сторону, и провожатый высунулся наружу. – Старейшина Головня согласен с вами побеседовать. Но вещи и оружие оставьте внизу. Их никто не тронет.

– Вот еще, – пробормотал Никита, сбрасывая рюкзак и кладя рядом длинностволы.

Ножи и пистолет он оставил при себе. Я последовал примеру напарника. Нас не обыскивали.

Мы поднялись по подвесной лестнице, сплетенной из волокон коры, нырнули в невысокую (пришлось пригибаться) дверь и оказались в жилище старейшины Головни.

Здесь было сумрачно и тепло. Только теперь я понял, как стосковался по теплу, насколько замерз – немедленно начал колотить озноб, да так сильно, что зуб на зуб не попадал. Рядом разве что чуть послабей колбасило Никиту.

– Проходите к очагу, – раздался мягкий женский голос, – я принесу согревающего питья. Молодежь… все вам кажется, что летом жарко. Ходите легко одетые – вот и промерзаете, а так и заболеть недолго.

– Не отчитывай гостей, Мила, разве ты не видишь – они городские, не здешние, – проскрипел старческий, но все еще полный сил голос.

Из полутемной и тесной прихожей мы попали в довольно большую круглую комнату, лишенную окон. Стены были забраны гобеленами – настолько яркими, что глаза, привыкшие к приглушенным краскам этого мира, заболели. На тканых картинах были изображены сверкающие города, синее море, невиданные цветы, грациозные люди в облегающих комбинезонах… Видимо, прошлое планеты.

Старейшина Головня, пожилой мужчина с остроконечной седой бородой, ждал у стола, оборудованного по примеру японских: сам стол низкий, в центре – жаровня с углями, сидеть нужно на подушках, укутав ноги плотной, как одеяло, скатертью. При виде нас совершенно седая женщина, склонившаяся над столом, выпрямилась, закинула на спину длинную косу и грустно улыбнулась. Полумрак скрывал мелкие морщины на лице, и оно казалось молодым. Освещало помещение несколько настенных ламп в матовых колпаках абажуров. Принципа их работы я не понял.

– Присаживайтесь, – проговорила женщина и отодвинулась, пропуская нас к столу.

Мы представились, опустились на подушки и сунули ноги под стол. Непривычно, но удобно. Ниспадающая скатерть, видимо, обеспечивает теплоизоляцию, и ногам теплее, чем остальному телу.

– Мила сейчас принесет еду и питье. Меня зовут Головня, я рад приветствовать в своем доме гостей. Кто вы и откуда? От патрульных знаю, что вы не из Небесного города.

– Ты прав, – ответил я. – Мы вообще не отсюда. Мы издалека.

За спиной закутанного в шкуру старика – сморщенного, с белой длинной бородой и забранными в хвост редкими волосами, красовались вытканные зеркальные города и прозрачные яркие капли флаеров в бездонном небе. Головня проследил мой взгляд и нахмурился.

– Насколько – издалека?

Что старейшина знает о прошлом своего мира, как ему объяснить, поймет ли он? Судя по гобеленам – какая-то память должна была остаться. Судя по оружию – сохранились и технологии, но, видимо, лишь в Небесном городе.

– Мы из другого мира, – брякнул Никита.

Да уж, пока я сомневался, он решил рубануть правду-матку.

Головня не удивился.

– Сейчас мы поедим и выпьем горячего, чтобы вы не заболели. А после поговорим.

В комнату вошла старуха, жена Головни, которую он называл Милой. Теперь я разглядел ее лучше и понял, что ошибся: была она классической «бабушкой» в представлении всякого на постсоветском пространстве – с глубокими морщинами в углах губ и «лучиками» вокруг глаз. Вот только вместо традиционной «гульки» на затылке – длинная коса. Я сразу расслабился, от старушки так и веяло уютом. И еще – в руках она держала поднос с чем-то вкусным.