Слово. Здорово. Что? Кто? Почему?

И много чего еще, а в конце — Кэтрин.

Мне ужасно хочется достать эти карточки, чтобы раскрасить машину красным цветом, а смайлик — желтым, а между двумя половинками сэндвича нарисовать толстый слой пурпурного желе. Я хочу извиниться перед Джейсоном за то, что мне стыдно смотреть на него, — я ведь сама терпеть не могу людей, которые стыдятся смотреть на Дэвида. Но как?

— Если хочешь, я могу нарисовать тебе еще что-нибудь, — говорю я. — Только скажи.

— Спасибо, — говорит миссис Морхаус, поправляя сережку. — Но в этом нет необходимости. Эти карточки — часть разговорного курса, по которому мы занимаемся, к нему прилагается целая книга слов. Все, что ему нужно, я могу скопировать оттуда.

Джейсон посылает матери вопросительный взгляд. Да. Еще. Картинки.

Миссис Морхаус вздыхает.

— Ты это серьезно, Кэтрин?

— Конечно.

Я переворачиваю страницы разговорника, просматривая карточки, чтобы не повторить уже существующее слово или предложение. Впрочем, это будет нетрудно, потому что все слова у него скучные. Но из вежливости я спрашиваю его маму, что именно она бы посоветовала мне изобразить.

— Что хочешь. Чтобы он мог говорить с тобой об этом. — Она достает из сумки пачку чистых карточек. — Семь — не слишком много?

— В самый раз.

Взяв карточки, я не знаю, что делать дальше. Пойти сесть на диван? Остаться тут? Джейсон переворачивает страницу своего разговорника, и у меня внутри все сжимается.

— Так, — я смотрю на часы. — Прости, мне…

— Привет, Джейсон!!! — чеканя шаг, в приемную входит его логопед. — Я не помешала? — улыбается она.

Едва я успеваю открыть рот, чтобы сказать «нет», — она уже смотрит мимо.

— Как твои дела?

Хорошо— показывает Джейсон.

— Он сегодня немного чудит, — говорит миссис Морхаус. — По-моему, он слишком поздно лег вчера вечером, смотрел, как играла команда «Ред Сокс». Игра затянулась.

— Да? Ты (показывает на Джейсона) чудишь (корчит рожу)?!

Джейсон вздыхает. Нет.

— Хорошо. Сегодня нас ждет много интересного. — Логопед поворачивается к миссис Морхаус. — Пора подвести некоторые итоги. Идемте со мной, я вам все объясню.

Джейсон склоняет голову в мою сторону, его пальцы украдкой скользят от карточки к карточке. Глупая. Женщина. Логопед.

Я прикрываю рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух.

Вслед за Джейсоном я начинаю придумывать ей героические имена: Женщина-логопед! Сказительница сказуемых! Мстительница местоимений! Звезда светских бесед!

— Пока, — бормочу я сквозь пальцы.

До свидания— его пальцы переворачивают страницу и касаются Кэтрин.

Дома я раскладываю чистые карточки у себя на столе. Я готова рисовать, но выбрать слова оказывается труднее, чем я думала.

Семь белых квадратиков — в каждом столько возможностей! Я оглядываю свою спальню в поисках вдохновения: от клетчатого коврика на полу до календаря с цветами Джорджии О’Киф, который папа купил мне в музее изобразительных искусств, куда мы ездили прошлым летом. Это моя мечта — стать такой художницей, чтобы люди, глядя на мои картины, ахали, как я ахаю первого числа каждого месяца. Страницы календаря я скрепила крошечной прищепкой, так чтобы не жульничать и не смотреть, что дальше, — мне хочется, чтобы каждый месяц каждый новый цветок был для меня сюрпризом.

На двери у меня висит большое зеркало, облепленное разноцветными бумажками с напоминаниями: пора сдать библиотечные книжки (Оплатить штраф!), 8 августа — день рождения Мелиссы (Внимание! Почта в Калифорнию идет от семи до девяти рабочих дней. Планируй заранее!) и еще несколько напоминалок, оставшихся со школы (Найти талон на завтрак, закончить проект ко вторнику!).

Я их не снимаю, потому что мне приятно смотреть на них и понимать, что они уже больше ничего не значат.

У меня на столе растет маленький бамбук в синем с разводами горшке, который мне подарила Мелисса на последний день рождения, и стоит мой компьютер с самым длинным и сложным паролем, какой мне удалось придумать: «антропологический». Чтобы Дэвид его не вычислил. На одной книжной полке выстроился ряд стаканчиков с рисовальными принадлежностями: карандаши, маркеры и кисточки. На другой полке — баночки с красками и стопки бумаги какой угодно — от плотного ватмана для акварели до тоненьких разноцветных листочков шелковой бумаги. И еще куча всякой всячины: ракушки, камешки, крошечный стеклянный слоник, старинный черненый ключ-отмычка из сундука моей бабушки, который ничего не отпирает. Я храню его, потому что мне нравится держать его в руке, нравится, что головка у него в форме сердца, а на конце неровные зубцы, и еще потому что:

Между столом и кроватью широкое окно с тонкими бордовыми занавесками, пропускающими дневной свет, а на подоконнике ряд маленьких разноцветных бутылочек, которые я как-то купила в лавке у Эллиота: в ярких лучах солнечного света они переливаются пурпуром, изумрудом и золотом.

По другую сторону от стола висит доска объявлений, сплошь увешанная всякими картинками и набросками: карандашный рисунок замка, который я так и не закончила; обезьянка в изумрудно-зеленых джунглях шелковой бумаги; комикс про то, как моя морская свинка танцует, трехлетней давности, — он мне по-прежнему нравится, хотя сейчас я могу нарисовать и получше.