Несмотря на строгость директивных установок по германскому вопросу, рассылаемых лидерам молодых соцстран, такие руководители, как Г. Димитров в Болгарии и И. Б. Тито в Югославии открыто выражали свои мнения по поводу создания федерации или конфедерации в Восточной Европе, не согласовывали некоторые свои важные высказывания с Москвой. Их излишняя самостоятельность могла спровоцировать Запад на новые политические акции против СССР. Во избежание такой опасности 10 февраля 1948 года в Москве была проведена трехсторонняя советско-болгарско-югославская встреча. На конференции затрагивались устремления Тито диктовать свою волю Албании. На этот счет Сталин резко заметил Тито: «Не надо сапогом влезать в Албанию!» (Архив Президента Российской Федерации, ф. 45, on. 1, д. 253, л. 22).

Этот пример свидетельствует об осторожности Сталина, его политическом расчете и стремлении избежать вооруженных (даже локальных!) конфликтов с Западом или «буферными» государствами, которые особенно упрямо и жестко отстаивали свои специфические пути социалистического развития. Такими странами, «ершистыми» и не покорившимися Кремлю, в итоге оказались Югославия и Албания.

Вместе с тем, к весне 1948 года в отделе внешней политики ЦК скопилось достаточно информационно-аналитических документов, в которых в адрес части руководителей Югославии, Польши, Чехословакии содержались открытые обвинения в национализме. Эти документы своим резким тоном дают возможность и основания некоторым исследователям считать, что в конце 1947 года и в начале 1949 года в недрах кремлевского руководства планировалась «акция по очищению коммунистических рядов соцстран от ренегатов и соглашателей, сторонников самостоятельного курса развития». Из этого следует вывод, что политика Сталина рождалась в противоборстве мнений его окружения и в итоге побеждали сторонники не нового рузвельтовского курса, который остался в проектах, а те, которые стояли на позициях «классовой борьбы, главенства компартий в новых соцрежимах». Фактически и кремлевские «рузвельтовцы» были очень осторожны в выборе аргументов при беседах со Сталиным. Сам же вождь вскоре разочаровался в идее возможного сотрудничества социализма с капитализмом ради поддержания мира на планете. Наиболее ярким примером подавления инакомыслия и узурпации коммунистами власти стала Румыния, но это уже произошло после смерти «отца народов».

Создание восточного блока (Варшавского договора) сопровождалось ростом явного и скрытого недовольства со стороны местного населения, охлаждением восторгов по адресу СССР, как носителя «нового вида коммунистической демократии». В этом отношении наиболее характерно сообщение корреспондента ТАСС в Праге В. С. Медова, обобщавшее антисоветские настроения в братских странах и раскрывающее мотивы, движущие силы диссидентства, вылившиеся через годы в Пражское восстание.

Медов объективно писал: «Это охлаждение наблюдается не только со стороны мелкобуржуазных элементов, обывателей, но и со стороны определенной передовой части населения. В повседневном общении с чехами советский человек чувствует усиление холодного и даже недоброжелательного отношения в государственных и общественных организациях.

Больше стало неискренности по отношению к СССР. Становится заметным, когда отдельные работники или организации, предпринимая что-либо в интересах укрепления связей между Советским Союзом и Чехословакией, делают это без прежнего воодушевления. Чувства благодарности и преданности Советскому Союзу, товарищу Сталину проявляются теперь как-то сдержанно и носят более официальный характер, чем прежде… за все трудности и недостатки чехи сваливают вину на СССР». (РГАСПИ, ф. 82. оп. 2, д. 1361, л. 133–134). Аналогичные сообщения поступали из других стран формирующегося социалистического лагеря.

Политические противоречия, вызванные в результате навязывания Кремлем своей жесткой модели строительства социализма, зашли так далеко, что уже весной 1948 года начался советско-югославский идеологический конфликт, который был крайне невыгоден для Москвы. В данном случае Сталин был раздражен упрямством Тито в его позиции и не счел нужным попытаться урегулировать конфликт. Властный и самолюбивый «кремлевский горец» пошел на обострение конфликта, с помощью Коминформа настраивая против Югославии другие страны Восточной Европы, недооценив важность и выгоду особенностей национального развития. Сталин обвинил Тито и его сторонников в «раскольничестве соцлагеря на основе махрового национализма».

Это была большая потеря для идеологического авторитета Москвы в Европе и в мире. Об этом говорит и то, что резолюция второго совещания Коминформа по Югославии, принятая в июне 1948 года, вызвала неоднозначные оценки, как в обществе соцстран, так и в их компартиях. Часто коммунисты Польши, Болгарии, Чехословакии в союзе с демократами одобряли «смелость Тито и его самостоятельность как государственного лидера, опирающегося на народное доверие». Именно под лозунгом борьбы с титовщиной, его «агентами» в соцстранах начались партийные чистки и аресты. Наиболее громкими были инспирированные Москвой судебные процессы над Л. Патрашкану, Л. Райком, Т. Костовым, В. Клементисом, В. Гомулкой и другими руководителями. Социалистическое и коммунистическое единство достигалось ценой репрессий, что в итоге и привело к полному развалу социалистического государства.

Узурпацию коммунистами режимов в восточном блоке и репрессии против диссидентов западные политики тут же использовали для разжигания холодной войны с использованием шпионско-провокаторских методов. Через годы по этому поводу, в одном из интервью в Америке, наш диссидент, писатель С. Довлатов скажет: «В сущности, в годы холодного «душа» мы воевали против западной идеологии, чтобы доказать, насколько прочна и лжива наша собственная, коммунистическая, чтобы самим под конец перестройки активизировать механизм бомбы замедленного действия, разорвавшей СССР на скопище полуголодных, воюющих друг с другом республик и регионов».

Кто же кого больше напугал — Сталин американцев своим распространением коммунистического влияния по миру или Трумэн Сталина своей грубоватой и неосторожной угрозой «применить атомное оружие для усмирения зарвавшихся коммунистов»?

Большинство наших историков склонны считать, что толчок к навинчиванию интриг холодной войны дал Черчилль неосторожными, резкими высказываниями по поводу коммунистической угрозы в своей знаменитой фултоновской речи. Кстати, для попытки объективного выяснения причин и обстоятельств «идеологического поединка послевоенного десятилетия» между коммунистическим Востоком и буржуазным Западом очень важно уяснить, что же из себя на самом деле представляет скандальная речь Черчилля, произнесенная им в Фултоновском университете 5 марта 1946 года. Речь хорошо известна среди общественности Запада, но в СССР только под конец горбачевской перестройки она была впервые полностью опубликована. До этого же ее у нас знали понаслышке и приходилось доверять извращенным комментариям советских политических брошюр и книг.