Честно говоря, ей не терпелось поскорее похоронить мать. Она попросила «милосердных братьев» сделать все побыстрее и обещала заплатить за срочность. Бригадир «братьев» посмотрел на нее осуждающе и проворчал что-то про нехристей, которые не соблюдают христианских обрядов, но деньги взял и сказал, что похороны можно устроить завтра, если, конечно, она добавит еще немного к уже выданной ему сумме. Пришлось добавить. Денег было не жалко. У Веры как раз осталась неизрасходованной сумма, которую она накопила на героин для матери. Деньги в любом случае предназначались ей.

«Братья» обмыли мать, переодели в платье, которое с Вериного разрешения подобрали в шкафу, и уложили ее на стол, а сами отправились за гробом.

Вера разыскала записную книжку матери и принялась обзванивать всех подряд, поскольку не знала почти никого из ее знакомых, разве что Романа Израилевича и того поставщика наркотиков, у которого постоянно покупала для матери героин. Но ему она звонить не стала.

Все, кому она сообщала о том, что мать умерла, охали и выражали сочувствие, но Вера ясно понимала, что многие из ее собеседников даже не могли вспомнить, о ком идет речь. Да и велико ли событие – умерла старая московская проститутка! Но Вера чувствовала, что обязана обзвонить всех, кто знал когда-то ее мать. Ей не хотелось верить, что мать была одиноким человеком, что у нее не было ни друзей, ни подруг. Вера всем сообщала о времени завтрашних похорон, и все выражали непременное желание прийти проститься с ее матерью.

«Хоть бы кто из вас вспомнил завтра о сегодняшних обещаниях! – зло думала Вера, делая очередной звонок. – Все врут! Все до одного!»

У нее было предчувствие, что провожать мать она будет одна.

Вернувшиеся с гробом «братья милосердия» наполнили квартиру запахом свежей сосны, который перебил даже запах лекарств в комнате матери, казавшийся Вере неистребимым. Они уложили мать в гроб и удалились, договорившись с Верой о времени, когда завтра состоится вынос тела.

Вера осталась одна в квартире с телом умершей матери.

Она подошла к ней и долго всматривалась в резко осунувшиеся черты, в которых трудно было угадать бывшую московскую красавицу, любимицу столичных сладострастников.

Лицо матери было строгим. Чем больше Вера в него всматривалась, тем больше ей казалось, что мать еще не умерла совсем, что она еще что-то говорит ей, на чем-то настаивает, что-то от нее требует.

Мысли Веры смешались, ей послышался голос матери, но не тот, который она с отвращением слушала в последние месяцы ее жизни, а прежний, молодой и ласковый.

«Верка, – говорила мать. – Ты помни, чему я тебя учила! Это не только ремесло, которым ты можешь всегда заработать себе не только на кусок хлеба, но и получше жизнь свою обеспечить. Это еще и искусство, которым не каждая женщина владеет. Понимать мужчину – это счастье для женщины…»

– То-то я смотрю, как ты счастливо свою жизнь прожила, – ответила Вера вслух. – Смерть звала, как спасение…

«Ты на это не смотри! – возразила мать. – Это глупость моя! Если бы не дурь, если бы не села я на иглу, я счастлива была бы, это я тебе точно говорю… Ты помни, кто ты такая. Ты дочь проститутки. Сама – проститутка. В этой профессии ничего постыдного нет. Вспомни, какими глазами клиент на тебя смотрит, когда ты ему свое искусство в постели показываешь! То-то! Такой взгляд дорогого стоит. Не каждая женщина такого взгляда удостаивается. Ты думаешь, чего они к нам с тобой идут, мужики-то? У них же дома жены есть. Чего ж им еще надо? Если бы все дело было только в том, чтобы член в любую дырку сунуть да кончить, они бы нам такие деньги не платили! Это ты пойми! Мы с тобой актрисы, можно сказать! Мы не можем одному мужчине принадлежать, это несправедливо будет. Я про свою жизнь могу сказать: мое тело всегда принадлежало всем мужчинам сразу, и я не имела права отдать его кому-то одному. Нам одного мужчину любить нельзя… И об этом ты, Верка, подумай. Не иди против своей природы!»

Голос матери заполнял все ее сознание, душил ее волю и требовал от нее подчинения. Вера закрыла уши руками, но он все продолжал звучать.

– Замолчи! – закричала она. – Я не хочу тебя слушать! Ты умерла!

Крик заглушил голос матери, и Вера с недоумением оглянулась вокруг. Как много в этой квартире вещей матери. Куда ни посмотришь, взгляд везде натыкается на ее незримое присутствие. Мать заполняла собой всю квартиру, не хотела из нее уходить.

Вера вдруг разозлилась.

– Ну, нет! – сказала она. – Ты умерла! Я заставлю тебя в это поверить!

Кому она это говорила? Себе или умершей матери?

Вера решительно подошла к окну и распахнула обе створки.

Первым в окно отправился старый ламповый еще радиоприемник, который мать хранила как напоминание о Московском фестивале молодежи и студентов. Приемник ей подарил какой-то негр из Камеруна, который был совершенно очарован ею и уговаривал выйти за него замуж и отправиться вместе с ним в Африку. Приемник глухо бухнул о газон под окнами квартиры и напомнил о себе треском деревянного корпуса.

Вера распахнула шкаф в комнате матери и принялась выбрасывать в окно одно за другим материны платья. Она плохо понимала, что делает, но ясно ощущала, что это с ее стороны бунт против чего-то устоявшегося и незыблемого.

С каждой выброшенной в окно вещью ей становилось легче. Мать помалкивала в гробу, не напоминая о себе и даже не открывая глаз, чтобы взглянуть, как дочь расправляется с ее имуществом…

Рассвет застал Веру сидящей перед гробом матери на единственном оставшемся в ее комнате стуле перед пустым, распахнутым настежь шкафом. Руки ее были устало опущены, голова упала на грудь.