Шрифт:
— Нет, — ответил я, хотя с трудом верил в это.
— Выполни еще одну мою просьбу, обещаешь?
— Ну, говори.
— Не смей волочиться за другими женщинами!
— Почему? Ты же считаешь себя свободной?
— Я — совсем другое дело. Я с самого начала пошла по этому пути. Но тебя не касалась никакая другая. Ты всегда принадлежал только мне одной.
— Зачем ты требуешь от меня такое?
— Хочу, и все!
И что только скрыто в этих женщинах, удивлялся я. С детства мне запомнился один случай: нат по имени Хаджари был известным вором, но никогда не попадался. Однажды, напившись, он начал приставать к жене другого ната, Чанду. Тот вступился за жену, и они стали драться на кинжалах. Вокруг собралась толпа. Все стояли и молча смотрели. Жена Чанду, преодолев страх, неожиданно бросилась разнимать их, и Чанду по ошибке ударил ее кинжалом прямо в грудь. Тогда Хаджари буквально на куски изрезал Чанду, а утром этот неуловимый преступник сам явился в полицейский участок. Его повесили. Любовь ослепила его, и он сам пошел в лапы смерти.
Я сел и закурил бири.
— Пьяри! — позвал я.
Она тоже села.
— Хочешь курить?
— Давай.
Мы закурили вместе.
— Ты будешь навещать меня?
— Что ты сказал?! Ну-ка повтори!
— Ты будешь приходить ко мне иногда? — И еще я сказал: — А твой полицейский будет кормить меня?
— Не он, а я буду о тебе заботиться! Только на этом условии я соглашусь жить у него. Думаешь, мне не страшно жить у него в доме?
— Неужели тебе знаком страх?
— Не знаю, но с тобой мне будет не так страшно.
— Хорошо, я пойду с тобой, но жить буду на свои деньги.
Она недовольно фыркнула, но глаза ее радостно засияли. Ей понравилось, что у меня есть чувство собственного достоинства. Что это за мужчина, если он живет за счет женщины?
— Я не буду есть твой хлеб, — повторил я.
— Как хочешь, я не настаиваю. Но я позабочусь, чтобы тебя уважали.
В то время мы еще не представляли, как это все будет выглядеть. Но мы твердо знали, что начальник полиции имеет очень большую власть. Он — доверенный человек самого раджи. Жители деревни боятся его имени. Его принимают люди из самых высших каст. Куда бы он ни ехал, от него прячутся все наты. Стоит ему захотеть, и он приводит к себе любую из женщин натов или канджаров. Все мы панически боялись его, так как он когда угодно мог засадить любого из нас в тюрьму, обвинить в воровстве и избить. Иногда он брызгал на свою жертву отравленной водой, из-за чего на коже появлялись багровые пятна, и все тело начинало распухать. Полицейский всегда был прав. Он ругал нас на чем свет стоит, но стоило кому-нибудь возразить, как несчастного тут же бросали в тюрьму. Каторжный тюремный труд быстро сбивает спесь. Однажды один из полицейских заразил натни какой-то дурной болезнью. Она очень долго болела, и только Исила своими травами смог вылечить ее.
— Ты знаешь тайну лечебных трав? — неожиданно спросила Пьяри.
— Да.
Она замолчала.
— Почему ты спросила меня об этом?
— Я всем расскажу, что ты — искусный лекарь. Они все будут льстить тебе.
Довольный, я погладил ее по голове, а потом встал, чтобы напиться.
— Принеси и мне, — попросила Пьяри.
— Встань и напейся…
— Я сегодня любовью полна, милый друг, наливай мне вина, — улыбаясь, пропела Пьяри.
Я засмеялся, принес ей воды, а потом снова закурил бири. Пьяри подошла и села рядом со мной.
— Пьяри, сегодня ночь у нас прошла без сна.
— Но утренней звезды еще не видно.
— Спой мне песню.
— Какую?
— Ту, в которой говорится: «Без любимой я страдаю»…
— Но я же рядом с тобой. Почему ты хочешь именно эту?
— Ты же знаешь, что сегодня ночью ты не была моей…
— Но были же и другие ночи.
Пьяри запела:
«Я сгораю от любви. Любимый, я молю, приди! В горах увяли все цветы. Любовь! Увянешь так и ты! Любимый, в сердце загляни, что в нем осталось, посмотри. Я — знаю, принял ты обет познать седую тайну лет и у священного огня сидишь, молчание храня. Мой йог, мне в душу загляни, какой пожар в душе горит!..»
«Твоей души святой пожар родил во мне ответный жар, — подхватил я. — И в ярком пламени огня в любви к тебе сгораю я. Любимая, что мне обет, когда тебя со мною нет!..»
«О, йог, коль принял ты обет, назад тебе возврата нет. И у священного огня познай всю тайну бытия. Коль раньше времени придешь, то гнев подруг всех навлечешь. И обо мне пойдет молва, что знаю чары колдовства. Своим проклятым колдовством я йога сделала ослом. И вот, забыв закон ослов, он мне, как раб, служить готов!..»
«Любимая, на всей земле никто не ведает, увы, ослы мы или колдуны. А женский род болтать привык, всех не повесишь за язык. В священном пламени огня я ясно вижу, друг, тебя. И дым, что вьется надо мной, напоминает локон твой. Сгораю весь я от любви. Что делать мне? Ты подскажи. Обета цепью скован я, те цепи разорвать нельзя…»
«Не любишь ты меня, друг мой, ты не нарушишь свой покой! Ты, видно, так ушел в себя, что днем не замечаешь дня! Играет солнце лишь тогда, когда ты видишь у пруда, вокруг подружки дорогой, любовной жаждою томим, танцует танец свой павлин. И страсть тогда в тебе кипит, когда ты видишь, как бежит за оленицею олень, ища полуденную тень. Любовь вселяющий дурман! Поверь, любовь твоя — обман! Ты словно туча дождевая, что летом по небу гуляет. Мгновение — и тучки нет, в траве лишь виден влажный след. Мне доли, видно, нет иной, чем слезы лить весь день-деньской…»
«Любимая, тебе клянусь! Я все равно назад вернусь, как только день умчится прочь и спустится на землю ночь. Любовь твоя всему виной, я йогом стал, обрел покой. Хотел в спокойствии души найти я таинство любви. Но понял я, друг дорогой, в тебе одной найду покой…»
Наши голоса наполняли безмолвие ночи. Нежный и высокий голос Пьяри слился в заключительном куплете с моим низким голосом:
«Сегодня опять торжествует любовь! — неслось над степью. — К подружке вернулся возлюбленный вновь! Все сокрушает безжалостный меч, не может свои он лишь ножны рассечь! И дерево пламени пищу дает. Без пищи потухнет оно и замрет. Влюбленные души, поведайте мне, кто первый сгорает в любовном огне? Вопрос этот старый, не нов и ответ: огонь ли сгорает иль дерева нет?»