Очень обрадовалась она, узнав, что на церемонии вручения будет сидеть на почетном месте. После неприятного разговора с Райнвайном, тетка долго приводила себя в порядок перед походом в СИВ [35], где должна была состояться торжественная церемония вручения премии. Постоянно повторяла, подкрашивая губы:

– Райнвайн Любомир, бандит австрийский, с сестрами немецкими курвами, да чтобы выгнал из квартиры Бибу Кустурицу, партизанку и орденоносца!

Даже тогда моя усталая и больная тетка не теряла желания, одевшись покрасивей, встречаться со важными людьми в солидных местах. Будто взывая к прошедшим временам, когда она работала в европейских столицах и задавала торжественные приемы от Берна до Праги, а в Белград в эту самую ее квартиру приезжали и Винавер, и Векослав Африч, и ученые, такие, как знаменитый биолог Синиша Станкович.

В холле Союзного Исполнительного Комитета рябило в глазах от знаменитостей, пришедших на церемонию вручения Авноевой Премии. Среди официальных лиц была и великая поэтесса Десанка Максимович. Взгляд ее все еще оставался взглядом женщины, а не старухи, как ожидал того я. Узнал я и других гостей этой церемонии; в том числе приметил и Стипу Шувара, выбежавшего из одной двери, чтобы исчезнуть за другой. Окружившим ее людям Десанка говорила:

– Какой дивный юноша, прямо как Дионис, такой красавец!

Тетка Биба подошла к поэтессе и с широкой улыбкой протянула руку:

– Я эмирова тетя!

Десанка повернулась к Бибе и удивленно спросила:

– А какого Эмира?

В тот вечер я зачитал благодарственный текст на вручение премии, написанный в теткиной квартире, в редких паузах между словесными огнеизвержениями, которые тетка изрыгала на Любомира Райнвайна. И вот этот текст:

«Когда мне сообщили, что нужно прочитать благодарственную речь получателя Авноевой премии, я согласился не раздумывая, потому что знаю, что слова сегодня девальвируются быстрее динара» (Поняв, что это мой шанс высказать, публично, и в месте, где буду услышан, то, что думаю о стране, чьим гражданином являюсь.)

«Делаю я это с особым удовольствием, поскольку не принадлежу ни к одной политической партии, и поэтому могу говорить от имени поколения, принесенного в жертву идеологии Союза Коммунистов Югославии и его вождей, которые на протяжении многих лет, планомерно и сознательно, занимались его уничтожением. Что им, как подтверждают факты, полностью удалось. Единственное, что оказалось им не по зубам, это уничтожение нашего духа, который, как и прочие вещи, скрытые и запретные, остался единственным вкладом в общественную жизнь, в который мое, а думаю и все другие поколения, верят, как в единственную непреходящую ценность.

В смятении чувств, в те дни, когда впервые в моей жизни, перед глазами всего общества развертываются крупнейшие исторические события, я, глядя издалека, из Нью-Йорка, переживал их очень сильно, и распад Югославии - как никогда болезненно.

Поэтому-то я и задумался о том, какой же смысл получать Авноеву премию сегодня?

Какой смысл принимать высшую награду страны, объединяющей народы в раздоре, единоплеменников на грани междоусобной войны, страны с разрушенной системой ценностей, гражданами, обманутыми властью, полугражданами, которые, в большей части страны, затаились в своих свежеотштукатуренных домах, будто за кулисами, которыми ограждена их подкупленная политическая совесть и блокируется любая попытка политического мышления.

Как принять награду у страны, которая внезапно вылетела на обочину истории, по сравнению с почти всеми странами Восточной Европы (за исключением Албании и Румынии), в которой, благодаря бурлению масс, вызванному их политическим возмущением, ясно обрисовалась большевистско-монархическая сущность югославского социализма.

Так почему все же я появился здесь и решил принять эту награду.

Потому что не хочу остаться совсем без веры.

Потому что остаться без нее значит, как написано в евангелиях, перестать существовать вообще. Потому то я и решил оказать себе это одолжение, желая верить и, наперекор всему, надеяться.

Я верю в то, что обращение, зачитанное здесь, в месте, где собрались те, чьи труды получили наибольшее признание этой страны, прозвучит весомо и мы снова сможем вписать в наши дневники строчки надежды и веры в истину.

Я один из тех, чье сердце затрепетало от счастья, когда в прошлом году на Желтой Греде черногорский народ, который его руководство годами унижало и пыталось, с полного ведома союзного руководства, приучить к порядкам, какие можно встретить разве что в Конго, сумел возвратить это унижение и свергнуть существующую власть. Затрепетало от счастья тогда мое сердце, но вскоре охватила меня и печаль, вызванная осознанием того, что событие это ограничилось пределами республики. Не причиной ли тому тот самый полугражданин, притаившийся за свежекрашеными кулисами домов, построенных на его долю от дележки чужих, незаработанных денег, которые широкие народные массы делили вместе со своей властью, строившей себе виллы, а народу дачи, обеспечивая себе долгое пребывание у власти?

Не тот ли полугражданин на растерзанном югославском рынке был и цивилизационной причиной нынешней политической и социальной смуты, которую мы наблюдаем сегодня повсюду в мире?

Этот черногорский бунт, бывший поначалу выражением социального и политического недовольства, стал несомненно общенациональным, как события в Чехословакии, Польше и Германии, и все они вкупе ставят исторический вопрос, как и из чего остальные народы в той же степени оскудения и ксенофобии, откуда, из какого источника черпали свое терпение и почему подчинялись они своим сомнительным вождям, молча устраняясь от процессов преображения мира.