Я позвонила сестре и сказала:

— А на что похож выкидыш?

— Что? — переспросила она. — Ох… Похож на месячные, наверное. Сначала спазмы, потом кровь.

— И что с этим делают? — спросила я.

— С чем?

— С кровью и всем остальным.

— Не знаю, — нетерпеливо ответила она. — Я в таких вещах не разбираюсь, я же не врач. Если я и могу что-то подсказать, так только на кого подавать в суд.

— Извини, — сказала я.

— А почему ты об этом спрашиваешь? — поинтересовалась она.

— Просто я кое с кем поспорила. Думала, ты сможешь внести ясность.

— Что ж, надеюсь, ты выиграешь.

Я поехала домой, потому что так велела сестра.

Она позвонила и сказала:

— Сейчас твоя очередь.

— Нет, не может быть, я же вроде только что там была, — возразила я.

— Нет, в прошлый раз ездила я. Я все записываю, у меня неопровержимое доказательство, — сказала она. Она училась на юриста.

— Но, Мич… — Вообще-то ее имя было Мишель, но все звали ее Мич, все, кроме нашей матери, которая считала, что это звучит оскорбительно.

— Лайза, — сказала Мич, — хватит ныть.

Я слышала, как она что-то грызет, может, ручку. Я представила себе сестру — синие пятнышки на губах, и еще одна ручка воткнута в прическу.

— Скоро День благодарения, — напомнила я. — Почему бы нам не подождать и не приехать домой обеим?

— Ты что, забыла? Они же уезжают на праздники во Флориду, к Нэне.

— Мне сейчас некогда. У меня работа, ты же знаешь. У меня своя жизнь.

— А мне сейчас некогда ругаться, я готовлюсь к занятиям, — заявила Мич.

Я знала: она сидит на полу, вокруг разбросаны исписанные бумаги и высятся стопки книжек, из которых со всех сторон свисают, как лишайники, желтые липкие листочки. А Мич посреди всего этого широко раскинула ноги и делает балетные упражнения на растяжку.

Из трубки доносится приглушенное покашливание.

— Вовсе ты не готовишься, — возмутилась я. — У тебя там Нейл.

— Нейл мне не мешает, — сказала она. — Он тихонько сидит в уголке и ждет, когда я закончу. Так ведь, солнышко?

Раздалось послушное мычание.

— Ты зовешь его солнышком? — удивилась я.

— Так ты поедешь домой или нет?

— А я должна?

— Ну, я же не могу заявиться к тебе и вытолкать тебя насильно.

Дело вот в чем: мы с ней когда-то договорились, что будем ездить домой, проведывать родителей, по очереди. Вообще-то родители пока не нуждались в наших заботах, но Мич считала, что нам все равно пора привыкать. В будущем пригодится.

Помолчав минуту, Мич сказала:

— Они решат, что нам на них плевать.

— Иногда мне, наоборот, кажется: они хотят, чтобы мы оставили их в покое.

— Отлично. Отлично. Поступай как знаешь.

— Ох, ну ладно. Я поеду.

Я прилетела домой в четверг ночью. Хотя я заранее попросила родителей не встречать меня в аэропорту, когда я сошла с пандуса, они все равно были там, оба. Единственные неподвижные фигуры во всем терминале, а вокруг них сновали люди с багажом, спешили парочки торопливых стюардесс, катящих за собой крошечные чемоданчики.

На матери было коричневое пальто под цвет волос. Вид у нее был встревоженный. Рядом стоял отец, высокий, слегка покачивающийся на каблуках. На стеклах его очков плясали блики; его джинсам на вид было лет двадцать. Я была бы рада заметить их первой, подойти с непроницаемым лицом, ничем себя не выдавая, как чужая. Однако проделать этот трюк мне еще ни разу не удалось — они всегда замечали меня раньше, начинали улыбаться и раскидывали руки для объятий.

— Это все, что ты привезла? Всего одна сумка?

— Давай я понесу.

— Лайза, милая, ты неважно выглядишь. Как твои дела?

— Да, как дела? Видок у тебя ужасный.

— Ну спасибо, пап.

«Как дела?» — повторяли они снова и снова, дружно пытаясь вырвать сумку у меня из рук.

Дома мама принялась помешивать что-то на плите, а отец прислонился к дверному косяку в гостиной и глядел в окно на задний двор. Он всегда вот так приваливался к косяку, когда разговаривал с матерью.

— Я приготовила этот суп специально для тебя, — сказала мама. — Это тот самый, где надо снимать с помидоров шкурку и вручную вычищать зернышки.