– Эй, поосторожнее можно?! – крикнула вдогонку Маша. И потише добавила: – Слон.

Мужчина обернулся и тоже крикнул:

– А чего стоишь на дороге? Подвинуться не можешь?

– Куда? На рельсы что ли? – снова крикнула Маша.

Мужчина побежал дальше, а Маша подумала: «На какие еще рельсы? Какие здесь рельсы?»

Ей вдруг стало смешно, и она несколько раз фыркнула в макушку женщине.

В гардеробе Дворца культуры, где занималась Маша в хореографической студии, стояло большое старинное зеркало, и Маша всегда, прежде чем войти в класс, оценивала критическим взглядом, как она выглядит, чтобы не появиться перед Славиком какой-нибудь растрепой. Сегодня Маша себе особенно не понравилась: задерганная какая-то, да еще лихорадку эту не вовремя вынесло – вон губу-то раздуло… Она всё-таки поправила волосы, сделала, насколько удалось, приветливое выражение лица, и только после этого поднялась в студию.

В раздевалке, как всегда, был кавардак, шум и веселье. Но «безумный» день для Маши еще не кончился. Из ее пакета с рабочим костюмом, на котором шариковой ручкой было написано: «Не трогать! Личное имущество Маши С.», несмотря на надпись, всё-таки исчезла тапочка. Маша долго в поисках ее рылась в шкафу со всевозможным театральным реквизитом и прочим хламом, нашла какую-то, на два размера меньше нужного, но уже не было времени что-либо искать еще. Маша с трудом натянула тапочку и так, со скрюченными пальцами, прихрамывая, пошла на урок, а когда садилась в плие, тапочка с шумом лопнула, размахрилась, и было очень неудобно заниматься. Вдобавок ко всему разболелась спина – то ли растянула, то ли форточка виновата – надо бы повтирать что-нибудь на ночь.

До сих пор не было Славика – ведь договаривались, что придет! Маша вертела шеей на каждый скрип двери и делала ошибка. Потом разучивали новый танец, у нее не было партнера (ох, и даст она ему нагоняй!) – она было рассеяна, нервничала, и на нее орал Борис Сергеевич.

Когда Маша, едва успев в закрывающуюся уже аптеку, спросила меновазин, аптекарша подозрительно осмотрела Машу и спросила странно:

– Кто вас прислал?

– Сама пришла! – удивилась Маша.

– Могу дать только один флакон, – всё еще недоверчиво поглядывая на Машу, сказала аптекарша.

– А мне литр и не нужен, – фыркнула Маша. – Я его не пью.

Дома ей предстояла еще одна тягостная сцена.

Перед тем, как войти в подъезд, Маша бросила туда обломок кирпича. Кирпич загрохотал о железную решетку подвала и тяжело упал на ступеньки. Когда шум затих, Маша осторожно заглянула на лестницу: никого.

Соседи были дома: Маша еще во дворе, задрав голову, увидела свет в окнах, – и не знала как себя с ними вести. Та злоба, что была днем, прошла, но варенья было по-прежнему жалко. На всякий случай Маша напустила на себя недовольный вид и вошла в прихожую. Соседи смотрели телевизор. На стук входной двери из своей комнаты стремительно вышла Татьяна, дочь Николая Петровича, и, сокрушаясь, быстро заговорила:

– Ой, Машенька, папа тебе тут беды наделал, он так переживает, я уж его ругала, ругала…

Из комнаты вышел сам Николай Петрович.

– Боишься? Что, боишься? – шутливо набросилась на него Татьяна. – Он тут весь вечер тебя ждет.

– Ты понимаешь, какое дело… – виновато начал Николай Петрович. Он, видно, действительно весь вечер думал, как объяснить, готовился, что сказать в свое оправдание, а теперь всё забыл и решительно ничего не мог выдавить из себя, только пучил глаза и облизывал губы.

– Мы вот тут тебе свое отдали, посмотри, – опять затараторила Татьяна и повела Машу на кухню. На Машином столе стояло несколько небольших банок. – Вот тут абрикосовый джем, а это малиновый и вишневый конфитюр. Правда, это всё покупное, ведь мы не варим, это, конечно, не домашнее…

Маше вдруг стало неловко, она не ожидала, что ей отдадут свое. Она смутилась, и все сердитые слова, которые она заготовила, исчезли.

– Мы тебе еще вот такого, вишневого дадим, только привезти надо… папа привезет.

– Да не надо, – промямлила Маша. Ей почему-то совсем совестно стало: стоят взрослые люди и оправдаются перед ней, заискивают.

Чтобы как-то покончить с этой тягостной для всех сценой, все вдруг разом переключились на полки, которые давно требовали ремонта, и как так получается, что банки падают только с Машиной полки, и что нужно, конечно, не хлопать дверью, и что теперь придется аккуратно мыть полы, потому что, может быть, еще остались осколки. В заключение Николаю Петровичу, как единственному мужчине в доме, был дан наказ прибить хорошенечко доски, а Маша зареклась не держать больше там стеклянных банок.

Наконец все с некоторым облегчением разошлись по комнатам. Маша еще пила чай на кухне, но соседи уже, наверное, улеглись спать – ждали только ее.

Стала укладываться и Маша. Она накрепко закрыла форточку: хватит с нее болячек! Натерла, сколько достала, спину, – запах ментола распространился по комнате, и приятно захолодило между лопаток; завела будильник, легла. Кажется, такой длинный, такой взбалмошный день кончался.

Маша вдруг вспомнила, как она сидела у себя в комнате и читала книгу. У соседей была открыта дверь в коридор, Татьяна занималась со своей дочкой-первоклашкой и так громко кричала, что Маше невмоготу стало: она слышала только пронзительный голос соседки: