Табличку на верёвке с надписью «Куплю ваучер» мы изготовили с однокурсниками – так, ради прикола. Сделали несколько снимков с её участием: получилось смешно (по крайней мере, нам так казалось). Ведь «куплю ваучер» – это был нелепый символ того времени, эдакая печать на лбу постсоветской жизни.

Прошло несколько недель, а табличка так и пылилась на подоконнике. Но чу! Она просто ждала своего часа. И сто раз был прав старик Чехов, когда говорил, что если в первом акте на стене висит ружьё, то в финале оно должно выстрелить. Неважно, куда и зачем, важно само действие. И действие не заставило себя долго ждать: пьянка с творческой интеллигенцией и таинственным незнакомцем подходила к своему логическому концу – все засобирались домой. На посошок я показал фотки, где мы корчились с табличкой «Куплю ваучер», и, видимо, поддавшись весёлым флюидам, студент-из-окна взял с подоконника эту табличку и повесил на шею. Выпив ещё по стакану, все начали расходиться. Студент сказал, что живёт в общаге за нашим домом и неуверенным шагом в гордом одиночестве двинулся спать.

Разбудил нас стук в дверь; сколько прошло времени после окончания праздника, сказать было трудно. Я открыл и увидел всё того же пьяного студента, но теперь ещё грязного и изрядно побитого. Он практически вполз в коридор: из разбитого носа текла кровь, глаза заплывали огромными синяками. Оказывая первую медицинскую помощь, я слушал его трагический рассказ: уже возле общежития к нему подскочили двое крепких ребят из припаркованной «девятки»; лысые такие, в спортивных костюмах. Видимо, они кого-то ждали, но тут вдруг заинтересовались его пьяной персоной. Без всяких преамбул и дифирамбов они предложили отдать все деньги в обмен на его же здоровье и жизнь. Получив невнятный ответ о том, что денег студент не видел уже месяц и забыл, как они выглядят в принципе (и это была чистейшая правда), ребята нарезали ему по щам. Вывернув все карманы и не найдя ни копейки, они продолжали бить и спрашивать, где деньги. «У него же нет ваучеров, значит, должны быть бабки», – сказал один из них, и тут студент с ужасом посмотрел на грудь: там гордо висела табличка «Куплю ваучер». Его приняли за скупщика. «И сейчас, если не вышибут деньги, то вышибут мозги», – мелькнуло в его голове, и он начал дико орать. Братки засуетились и, двинув на прощанье с ноги, прыгнули в машину и уехали.

Табличку мы выкинули, а синяки с разбитым носом – остались… и ещё долго напоминали о злой шутке, которую сыграла с советским человеком идиома «куплю ваучер».

Да, время было такое: могли и убить, ибо Свобода была настоящей – не то что сейчас.

Один мой глаз посмотрел на часы: двенадцать. Ночи.

– Ложись, поздно уже, – проворчал я Наташе и осторожно, чтобы не свалиться с досок, лежащих на двух стульях у края железной кровати, повернулся на другой бок.

Что насторожило, так это тишина в это время в общаге: подозрительно! Пусть и холод собачий, пусть начало февраля, но это же студенческое общежитие, а не дом культуры: здесь движение всегда и круглосуточно. А тут вдруг – тишина.

– Да не спится что-то. Похожу я, – беременная жена не спеша начала мерить в длину четыре метра общажной комнаты.

– Ты там не рожать надумала? – я подскочил. – Это, я роды принимать не умею!

– Не знаю, но не спится, и всё.

– Давай, наверное, одеваться, и поехали в роддом, – я полез искать носки.

Сапоги Наташе пришлось надевать самому: не дотягивалась.

Перепрыгивая через три ступеньки, я полетел вниз будить вахтёра. В эту ночь дежурила Ба. Ну, я так её называл. Дело в том, что у меня катастрофически плохая память на имена, а на вахте много разных людей. Вот и эту маленькую юркую бабусю запомнить по имени не смог, а называть «бабушка» было как-то громоздко, поэтому именовал я её нежно и ласково – Ба.

– Ба, открой, жена рожает! – я барабанил в комнату вахтёра.

Тишина.

– Ба-а-а, просыпайся, очень надо, ну поимей же ты совесть! – и монотонный стук продолжался.

Вообще-то, я был не самый прилежный житель в общаге, и Ба могла запросто проигнорировать мои призывы к её совести (и была бы права во многих случаях), но сейчас она поняла, что надо вставать и открывать: чутьё вахтёра!

– Вова, что такое? – Ба вышла в коридор.

– Наташа рожает, открывай ворота!

– Та как же так? Ой, вот ведь, а как же добираться? Автобусы уже, поди, не ходють! А это ж на другом конце города, – она торопливо открывала двойные железные двери.

– Спасибо, Ба! Как-нибудь доберёмся! – я побежал на третий этаж за женой.

На улице нас встретили ледяной ветер и холодина, какой я и не припомню. До остановки идти метров четыреста в гору.

– Вовка, я больше не могу идти, – просто и ясно сказала Наташа.

А вот это уже сильно! Я аккуратно погрузил её на спину и понёс, вернее потащил, дальше на себе. Ледяной ветер в лицо, дорога в гору и первый час ночи не добавляли радости к нашей процессии. До остановки оставалась какая-то пара десятков метров, когда мы увидели удаляющиеся ярко-красные огни «копейки» – автобуса, который бы нас довёз. Да что же это за такое!

Усадив жену на лавочку, я лихорадочно бегал вокруг, пытаясь найти хоть какое-нибудь средство передвижения. Ти-ши-на. Вдруг из-за поворота появилась железно-жёлтая колбаса – «копейка»! Я разглядел огромную надпись на картоне «В ПАРК», но это уже не имело никакого значения:

– Стой! – я вылетел на середину дороги и, размахивая руками, стал прыгать, как обезьяна.

Передняя створка зашипела и с грохотом открылась:

– Охренел, пацан?! – дальше с языка водилы полетело всё остальное – непечатное.