Исаев Владимир
Шрифт:
– Но тем не менее, Василий, вас двое, – он печально вздохнул, поправил шляпу и продолжил: – При жизни человека постоянно раздирает надвое: хочется богатства и роскоши, но чтобы спрос был как с нищего. Правильно, Вася? Или, например, когда тело хочет водки и проституток, а душа – Бога и сострадания… А уж если при этом побеждает бутылка с проституткой – вот это и есть моя работа. Моя радость. Моя жизнь, если хочешь. Мой смысл. Раньше была такая забава… или казнь… хотя какая разница? Так вот, привязывали жертву к двум коням и обжигали их раскалённым железом. Безумные от боли животные разбегались в разные стороны и разрывали жертву… Похоже, да, Василий?
Шляпа довольно покачалась:
– Ой, Ваня, Хромой, вы, кажется, собирались к Свету, – кислая улыбка пробежала по лицу, выражая то ли боль, то ли наслаждение. – Пропуск есть?
– Какой пропуск? – хором спросили сидящие на лавке.
– Да я уж и сам забыл, как он выглядит. Давно не видел, очень давно. А вот как его не получить, могу показать. Он поймал облако и раздвинул в разные стороны – получилось что-то вроде экрана, на котором, как в тумане, стала появляться обшарпанная кухня:
– Иди сюда, маленькая тварь! – пьяный отец, держась за стол, пытался встать. – Я кому сказал!
– Ма-ма-а-а! – она бежала по коридору, бежала и кричала. Коридор превращался в бесконечно-бездонный колодец: она падала и кричала, кричала и падала…
– Хватит орать! – муж повернулся на другой бок и захрапел так, что от звуковой волны и перегара занавески задёргались в тихой истерике.
Холодный пот лился ручьём: сколько лет прошло, как он умер, а ужас остался… Скорей бы утро!
– Ты опять пьёшь!
– Да.
– Ты загубил мне жизнь! Отец угробил детство, а ты, придурок, – всю жизнь! И зачем я за тебя замуж выходила?!
– Отстань, мне надо идти.
Дверь захлопнулась. Она села на пол и заплакала.
– Доча, ты пьяная?
– Ну, мам, мы немного выпили, праздник же!
– Ты хочешь закончить, как твой брат, в тюрьме? Или как папа – нажраться и умереть в канаве?!
– Мам, тебе лечиться надо.
Дверь захлопнулась. Она закрыла глаза и прислонилась к стене.
– Товарищ директор, вы пьяны, вас жена дома ждёт, что же вы делаете?
– Я сказал: иди сюда! Повышение зарплаты нужно тебе или мне?!
– Да убери ты свои руки, урод!
– Да пошла ты к чёрту!
Дверь захлопнулась. Она побежала прочь.
– Вот и погода такая же, – она шла, почти бежала. Ветер пытался рвать одежду и выл, как стая волков. На рекламных щитах, словно порванные паруса, болтались растрёпанные баннеры.
Реклама. Это то, что нужно тебе, но ты не понимаешь зачем.
По радио передали штормовое предупреждение. Но она шла. Ветер в лицо: казалось, что вся природа, люди, столбы и деревья шли против, хотя и навстречу.
– Почему так?! – она кричала в лицо поднявшейся буре, но слова тонули в безумном грохоте: вот слетела крыша с одинокого ларька! Вот пошатнулся и упал столб, а вот…
Ух-х-х!!! – что-то большое и тёмное вдруг потушило свет, и сразу стало тихо…
– Что писать в заключении?
– Напиши, как было: смерть наступила в результате падения рекламной бочки с названием «Любимое вино моей женщины» с крыши винного магазина.
– Ты гляди, как не повезло-то.
Два санитара закрыли двери морга и пошли пить кофе.
– О, дочка, проходи! Стаканчик налить?
– Привет, отец… Ты и здесь пьёшь… Хотя… Да пошло оно всё, наливай!… Устала я…
– Что-то долго тебя не было: ездила куда?
– Да, задержалась… там… Надеюсь, тут полегче будет…
Она взяла стакан и махнула без закуски.
Человек в чёрной шляпе поднёс ещё две бутылки: «Сдалась, родная… столько страданий… И на последнем шаге – всё-таки моя!»
– Да-а, с пропуском прямо беда в последнее время у людей… Так что, Хромой, Иван, понятно, о чём я? – он взмахнул шляпой, и облако исчезло, оставляя вонючий запах серы.
– Понятно…
– Кто ещё не понял: пропуск – это отсутствие зла, ненависти. Вы и сами понимаете: всего того, сделанного вами, что теперь может тянуть вниз. Добро же тянет вверх, к Свету, – раздался громовой голос и заставил посмотреть всех вверх.
Некто в шляпе заёрзал:
– Так, давайте прыгайте, мужики! Тогда всем станет ясно – кто куда. Я, конечно, буду ждать внизу. Там, где очень тепло. Даже могу сказать – жарко. Ну, а если не встретимся, то уж не обижайтесь, я сделал всё что мог, – он криво улыбнулся собственной шутке и мгновенно исчез.
Сколько времени прошло, неизвестно: то ли секунда, то ли вечность. Некто в дорогом костюме смотрел вверх: маленькие облака тихо проплывали над головой; внизу же, под ногами, мигая ярко-красными огнями, потрескивали угли.
– Ничего, подождём. Время есть, – успокаивал он сам себя, нервно барабаня пальцами по шляпе.Жизнь предметов
Бесконечность, или лысая башка
Каждый день я дважды прохожу мимо заводского общежития. Ну как – заводского: давно уже выкупленного и проданного тем же жильцам, но по совершенно другой цене – приватизационной. Но не в этом дело, короче. Дело в том, что из окна на третьем этаже (общий коридор, видимо) постоянно торчит лысая башка и курит. Дождь ли, жара ли, снег, утро, вечер…
Не знаю, может, я так попал в курительное расписание лысой башки, что постоянно её вижу? Или она постоянно торчит в этом проёме? Самое интересное, что голова эта всегда находится в одном положении: не крутится в разные стороны, не кивает, не оглядывается, а тупо смотрит сверху вниз на проходящих по тротуару людей.