В четверть четвертого Дёницу была отправлена третья и последняя телеграмма в дополнение к скупому предыдущему посланию Бормана. Телеграмма была на этот раз подписана Геббельсом. Не имея никаких политических притязаний, Геббельс не нуждался, в отличие от Бормана, в ухищрениях и уловках; он мог позволить себе прямоту и откровенность. Текст телеграммы гласил:

Получив эту телеграмму, Дёниц не только взял на себя бремя ответственности, но и сопряженные с новым назначением права, которые предусматривали право принимать или отвергать советы министров прежнего правительства и право самому назначать членов нового правительства. Он решил не назначать министрами людей, навязанных ему телеграммой (ибо он так и не получил, ни тогда, ни позже, полный список министров, указанных в завещании), и не ждать прибытия Бормана для выступления по радио. В половине десятого вечера гамбургское радио предупредило немецкий народ, что сейчас будет передано важное сообщение. Потом, на фоне героических мотивов из вагнеровских опер и медленных пассажей Седьмой симфонии Брукнера, последовало официальное заявление о смерти Гитлера, до конца сражавшегося с большевизмом. В двадцать минут одиннадцатого с обращением к немецкому народу выступил сам Дёниц, объявивший о смерти Гитлера и о своем назначении. Фюрер, сказал гроссадмирал, пал «сегодня днем»; он умер, «сражаясь впереди верных ему войск». Оба этих высказывания ложны, ибо Гитлер умер «вчера», а не «сегодня», а так как Дёница не информировали о том, как именно умер Гитлер, то заявление нового фюрера было чистой воды спекуляцией. Первая неточность была, вероятно, просто ошибкой; вторая – скорее всего, преднамеренной. Если бы Дёниц знал и сказал, что Гитлер покончил с собой, то как отреагировали бы войска на такую новость? Не почувствовали бы солдаты и офицеры, что фюрер предал их, бросив свой пост, освободив их своим дезертирством от клятвы верности? Во всяком случае, именно такой была реакция Коллера и Йодля 22 апреля, когда Гитлер объявил о своем намерении свести счеты с жизнью, как и реакция генерала Вейдлинга. Вейдлинг, как обычно, прибыл в бункер, где ему сказали, что «фюрер совершил харакири»; после этого Вейдлинг вернулся на свой командный пункт и освободил своих подчиненных от клятвы верности Гитлеру. Как новый фюрер, который считал клятву, данную его предшественнику, по-прежнему действительной [238] , Дёниц не мог допустить такое развитие событий. Если он собирался вести успешные переговоры о сепаратном мире с Западом, то ему нужна была надежная поддержка армии, укрепившая бы его позиции на таких переговорах. Именно поэтому, не зная реальных обстоятельств смерти Гитлера, он ни минуты не сомневался в том, что самым разумным будет сказать, что фюрер пал славной смертью солдата.

Тем временем в бункере Борман и его коллеги планировали детали массового прорыва, который привел бы всех к спасению, а самого Бормана вернул бы к власти. Но бежать собирались отнюдь не все обитатели бункера. Среди них были и те, кто утратил надежды и потерял интерес к жизни, те, кто, подобно Цандеру, решили встретить смерть в развалинах имперской канцелярии. Среди таких обитателей бункера был Геббельс. Решение это было принято давно. Он изложил его в «Дополнении» к политическому завещанию Гитлера. Жена Геббельса получила от Гитлера последнюю награду за верность, и вот теперь час настал. Отправив свою последнюю телеграмму, Геббельс вместе с женой и детьми вернулся в свои апартаменты. Несколько друзей навестили их, чтобы попрощаться, – среди них Аксман и Кемпка. Потом Геббельсы стали готовиться к смерти. На этот раз не было никакой драмы в духе Вагнера; Геббельс не собирался соперничать с хозяином. Как племенной вождь, Гитлер имел право на зрелищный, символический погребальный костер; но Геббельс, как второстепенная фигура, должен был последовать за ним не сразу и скромнее. Он снова проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что исходом может быть только пустота, ничто. Самоуничтожение было единственно верным выводом из идеологического нигилизма Геббельса. Дети были отравлены заранее заготовленным ядом. После этого, вечером, Геббельс вызвал своего адъютанта Гюнтера Швегермана. «Швегерман, – сказал ему Геббельс, – случилось наихудшее предательство. Генералы изменили фюреру. Все потеряно. Я должен умереть вместе с женой и детьми. Вы сожжете мой труп. Вы сможете это сделать?» Швегерман пообещал, и Геббельс отпустил его, подарив на прощание фотографию Гитлера в серебряной рамке, стоявшую у Геббельса на письменном столе. Попрощалась с адъютантом и Магда Геббельс. Потом Швегерман послал шофера Геббельса и одного эсэсовца добывать бензин для погребального костра. Вчерашняя гротескная сцена должна была повториться, но в менее помпезном масштабе. Вскоре после этого (приблизительно в половине девятого вечера) Геббельс с женой прошли по бункеру к выходу. У подножия лестницы, выходящей в сад имперской канцелярии, они, не сказав ни слова, прошли мимо стоявших там адъютанта Швегермана и водителя Раха и вышли в сад. Сразу после этого раздались два выстрела. Когда Рах и Швегерман поднялись наверх, они увидели лежавшие на земле трупы Геббельса и его жены и стоявшего рядом застрелившего их эсэсовца. Послушно выполнив последний приказ, они облили тела бензином, подожгли их и ушли. Кремация была небрежной, и русские на следующий день обнаружили эти трупы лишь слегка обугленными – никто не позаботился о том, чтобы их похоронить. Возвращаясь, Швегерман и Рах столкнулись с бригаденфюрером Монке, который приказал им поджечь бункер. Они вылили остатки бензина в конференц-зале и подожгли его. Было девять часов вечера, когда они покинули бункер фюрера, после чего началось массовое бегство из канцелярии [239] .

В бункере канцелярии собралась разношерстная группа партийных чиновников, солдат и женщин. Все они подчинялись указаниям Бормана, но, как сказал один из участников, «на самом деле никакой группы там не было; все разбежались очертя голову, как цыплята» [240] . Когда все были в сборе, людям зачитали приказ об отходе. Они должны были покидать бункер малыми группами с небольшими интервалами времени и пробираться по подвалам и туннелям на станцию метро «Вильгельмсплац». Оттуда им следовало идти по подземному туннелю до станции «Фридрихштрассе», где все присоединятся к боевой группе Монке, оборонявшей подступы к имперской канцелярии. С ее помощью состоится попытка форсирования реки Шпрее и прорыва сквозь русские войска в северо-западном направлении. Добравшись до северо-западных пригородов Берлина, люди должны действовать по своему усмотрению – либо пробиваться в расположение немецких войск, либо искать личного спасения.

Таков был план; на деле все было иначе. Люди были готовы к отходу только к одиннадцати часам. Как и было задумано, они покидали канцелярию небольшими группами. В первой группе шли Монке, Гюнше, Хевель, адмирал Фосс, пилот Гитлера Баур, три секретарши и повариха. За первой группой через короткие интервалы последовали еще четыре или пять групп. Борман шел в одной из средних групп. В кармане он нес последнюю копию личного завещания Гитлера [241] ; Борман намеревался доставить его в Шлезвиг-Гольштейн как лишний козырь для своих притязаний. Когда последняя группа покинула имперскую канцелярию, там остались три человека – генерал Кребс, генерал Бургдорф и начальник эсэсовской охраны гауптштурмфюрер Шедле. Они предпочли остаться и застрелиться, когда в бункер войдут русские. Можно думать, что они либо мертвы, либо находятся в плену. Шедле был ранен в ногу и при всем желании не мог покинуть бункер. Когда последняя группа беглецов покидала имперскую канцелярию, в саду возле бункера фюрера вспыхнул погребальный костер доктора Геббельса [242] .

Добравшись до станции метро «Фридрихштрассе», первая группа беглецов вышла наверх и была поражена открывшимся ей зрелищем. Развалины Берлина были объяты пламенем, повсюду рвались снаряды. Тем не менее группа уцелела. Пробираясь ползком по окольным туннелям, она достигла Шпрее и перешла ее по железному пешеходному мостику, идущему параллельно Вейдендамскому мосту. После этого группа достигла больницы Шарите и остановилась, пока Монке и Гюнше тщетно пытались найти другие группы. Ни одна из них не смогла перейти Шпрее.

Шедшие за первой другие группы тоже выбрались наверх со станции метро «Фридрихштрассе», но картина всеобщего хаоса и разрушения так подействовала на людей, что они разделились и начали продвигаться дальше самостоятельно вдоль горящей Фридрихштрассе к Вейдендамскому мосту. У северного конца моста находились противотанковые укрепления, но миновать его людям не удалось из-за плотного огня русских. Беглецы отступили к Адмиральскому дворцу, к южной оконечности моста и стали ждать подхода танков, чтобы под их прикрытием попытаться перейти Шпрее. Построившись за танками, группа снова двинулась вперед. В ней находились Борман, Штумпфеггер, Аксман, Кемпка, Беетц (второй пилот Гитлера), Науман, Швегерман и Рах. Некоторым из них удалось прорваться вслед за танками на Цигельштрассе, то есть пройти около 300 метров. Но затем один танк был поражен выстрелом из фаустпатрона. Раздался мощный взрыв. Беетц и Аксман были ранены, Кемпка контужен и на некоторое время ослеп. Борман и Штумпфеггер упали на землю, сильно ушиблись, но ранены или контужены не были. Продвижение было остановлено, и группы вновь вернулись к мосту.

Движение группой оказалось невозможным, и теперь каждый начал искать спасения на свой страх и риск. Кемпке удалось пересечь Шпрее по пешеходному мостику, после чего он некоторое время прятался в группе югославских женщин на железнодорожном мосту. Там он был захвачен русскими, праздновавшими взятие Берлина, но сумел бежать, добрался до Эльбы и попал в плен к американцам. О Беетце ничего не известно: он либо погиб, либо находится в русском плену. Что касается остальных – Бормана, Наумана, Аксмана, Штумпфеггера, Швегермана, Раха и еще одного человека, то они сначала остались вместе и пошли по железнодорожным путям к станции Лертер. Там они разделились: Борман и Штумпфеггер пошли на восток по Инвалиденштрассе к Штеттинскому вокзалу. Остальные пошли на запад, к Старому Моабиту. Они вскоре опять разделились: Швегерману и Раху удалось выскользнуть из Берлина. Рах после этого попал в плен к американцам. Науман сумел бежать, а Аксман напоролся на русский патруль, повернул назад и бросился на восток, туда, куда пошли Борман и Штумпфеггер. Вскоре он их обнаружил – за мостом, по которому Инвалиденштрассе пересекает железнодорожные пути. Оба лежали на спине, и луна ярко освещала их лица. Аксман остановился и, присмотревшись, понял, что они мертвы. Огонь русских мешал более подробному осмотру. Но при поверхностном осмотре на телах он не обнаружил ран, а вокруг не было видно признаков сильного взрыва. Аксман решил, что они были ранены выстрелами в спину, и продолжил свой путь. В конце концов он добрался до остатков формирований гитлерюгенда, с которыми полгода прятался в ущельях Баварских Альп, после чего попал наконец в плен и рассказал эту историю [243] .