Есть ли еще время свернуть с этого пути? Можем ли мы преуспеть в изменении курса и стать хозяевами положения, а не позволить обстоятельствам нами управлять? Можем ли мы преодолеть глубоко укоренившееся варварство, заставляющее нас пытаться разрешить проблемы единственным способом, которым они никогда не могут быть разрешены, – силой, насилием, убийствами? Сможем ли мы уничтожить разрыв между нашими великими интеллектуальными достижениями и своей эмоциональной и моральной отсталостью?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо более детальное исследование современного положения западного человека.

Для большинства американцев успех нашей индустриальной организации представляется несомненным и всеобъемлющим. В наиболее развитых в промышленном отношении странах новые производительные силы – пар, электричество, нефть, атомная энергия – и новые формы организации труда – централизованное планирование, бюрократизация, усиление разделения функций, автоматизация – создали материальное богатство, уничтожили крайнюю бедность, в которой большинство населения жило еще столетие назад.

За последние сто лет рабочая неделя сократилась с семидесяти до сорока часов; увеличивающаяся автоматизация делает рабочий день все более коротким, предоставляя человеку неслыханно много свободного времени. Среднее образование получает каждый ребенок, а высшее – все большая часть населения. Кино, радио, телевидение, спорт и увлечения заполняют долгие часы, которые теперь человек имеет для отдыха.

Действительно, представляется, что впервые в истории огромное большинство – а скоро и все поголовно – в западном мире будут в первую очередь озабочены тем, чтобы жить, а не бороться за получение материальных средств к существованию. Представляется, что самые заветные мечты наших предков близки к осуществлению, что западный мир нашел ответ на вопрос о том, «что такое хорошая жизнь».

В то время как большинство жителей Северной Америки и Западной Европы все еще разделяют такой взгляд, растет число вдумчивых и восприимчивых людей, которые видят недостатки этой привлекательной картины. В первую очередь они замечают, что даже в самой богатой стране мира, США, пятая часть населения не участвует в хорошей жизни большинства, что большое число наших сограждан не достигают того стандарта материального благосостояния, который является основой достойного человеческого существования. Более того, они осознают, что более двух третей человечества, на протяжении столетий бывшие объектом западного колониализма, имеют уровень жизни, в десять-двадцать раз более низкий, чем наш собственный, а их ожидаемая продолжительность жизни вдвое меньше, чем у среднего американца.

Их поражают иррациональные противоречия нашей системы. В то время как миллионы наших соотечественников и сотни миллионов людей за границей не имеют достаточного пропитания, мы ограничиваем сельскохозяйственное производство и к тому же тратим сотни миллионов каждый год на хранение излишков. Мы обладаем изобилием, но не имеем радости жизни. Мы более богаты, но менее свободны. Мы больше потребляем, но мы – пустышки. У нас все больше атомного оружия, но мы все более беззащитны. Мы более образованы, но все меньше способны на критические суждения и убеждения. У нас процветает религия, но мы все больше становимся материалистами. Мы говорим об американских традициях, являющихся духовными традициями радикального гуманизма, но мы обвиняем в «антиамериканизме» тех, кто хочет применять эти традиции в современном обществе.

Однако даже если мы утешаем себя, как это делают многие, тем, что лишь несколько поколений отделяют Запад, а в будущем и весь мир от экономического изобилия, остается вопрос: что станет с человеком и куда он пойдет, если мы продолжим двигаться по дороге, избранной нашей индустриальной системой?

Чтобы понять, как те элементы, благодаря которым наша система преуспела в разрешении некоторых экономических проблем, ведут ко все возрастающей неспособности разрешать человеческие проблемы, необходимо изучить особенности, характеризующие капитализм XX столетия.

Концентрация капитала ведет к формированию гигантских предприятий, управляемых иерархически организованными бюрократиями. Огромные массы рабочих трудятся совместно, будучи частью необъятной производственной машины, которая, чтобы работать вообще, должна работать гладко, без трения, без перерывов. Промышленный рабочий и клерк становятся винтиками этой машины, их функции и действия определяются всей структурой организации, в которой они трудятся. На больших предприятиях легальное владение средствами производства отделено от управления и потеряло важность. Большие производства управляются бюрократическим руководством, которое формально им не владеет, но владеет социально. Эти управленцы не обладают качествами прежних собственников – личной инициативой, смелостью, готовностью рисковать; им свойственны качества бюрократа: отсутствие индивидуальности, безличность, осторожность, отсутствие воображения. Они управляют людьми и предметами и обращаются с людьми, как с предметами. Управленческий класс, хотя и не владеет предприятием легально, фактически его контролирует; он на самом деле не несет ответственности ни перед акционерами, ни перед работниками. На практике наиболее важные отрасли производства находятся в руках больших корпораций, которые управляются своими высшими служащими. Огромные корпорации, контролирующие экономику и в значительной степени политику страны, осуществляют нечто прямо противоположное демократическому процессу: они представляют собой силу, не подконтрольную тем, кем она управляет.

Помимо промышленной бюрократии, огромное большинство населения управляется и другими бюрократиями. В первую очередь это правительственная бюрократия (включая вооруженные силы), которая в той или иной форме влияет и направляет жизнь многих миллионов. Промышленная, военная и правительственная бюрократии все больше переплетаются между собой, и в своей деятельности, и в отношении персонала. С развитием все более крупных предприятий профсоюзы также превратились в большие бюрократические механизмы, в которых отдельный член почти не имеет права голоса. Многие профсоюзные лидеры стали управленцами-бюрократами, подобно промышленному руководству.