— Юльк, не я буду, если на въезде в город не оторвусь от этих сволочей. Пусть сами добираются, куда хотят.

В темноте машина незаметно выбралась на вершину пологого холма и перед нами открылась панорама городских огней. Мы нырнули вниз, под уклон, и, набирая скорость, помчались им навстречу. Вскоре машина влилась в плотный поток себе подобных на одной из основных городских магистралей, ведущих от окраин к центру, и скорость пришлось сбросить, по сравнению с прежней, до минимума. Начались частые нудные остановки у светофоров.

На одном из перекрестков Сергей, очень удачно и быстро пробившись через транспортный поток, неожиданно свернул, подкинул газку на тихой, плохо освещенной улочке, свернул еще раз в совсем уже незаметный в темноте переулок, и мы углубились в один из спальных районов, запетляли по нему, затерялись, выдерживая тем не менее нужное направление.

К дому Николая Михайловича мы попали кружным путем. Продолжавший осторожничать Серж переулками, неизвестными мне, жительнице центра, вывел машину точно к цели и остановил у соседнего дома. Конспиратор!

И вот мы двинулись к финишу. Не знаю, как Серж, а я испытывала облегчение.

Дверь нам открыл Сашка. Без слов, с видом, еще более мрачным, чем обычно, он пропустил меня мимо себя, а Сергея остановил, положив руку на его плечо. Распорядился:

— Езжай домой и отдыхай. Машину во дворе поставишь. И будь готов явиться по первому звонку, — и в спину уже повернувшемуся, чтобы уйти, Сержу добавил: — Спасибо тебе!

Диковатым мне показалось такое обращение и пришлось вспомнить, что здесь для меня все-таки чужой монастырь.

— Ах, как вы вовремя! — проворчал Сашка, обгоняя меня, и пригласил, глянув через плечо: — Пошли.

Я прошла за ним тем же коротким темным коридорчиком и попала в гостиную. Шторы на окнах были задернуты, и в царящем здесь полумраке она показалась мне не такой уж большой, как в прошлый раз.

— Подождите здесь, — распорядился Сашка, едва я переступила порог.

Он прошел мимо двери кабинета Николая Михайловича и, поскрипывая ступенями, поднялся по лестнице на галерею. Остановившись возле одной из двух выходящих на нее дверей, осторожно постучал и произнес тихим голосом что-то неразборчивое. Постоял, то ли ожидая, то ли выслушивая ответ, и по-прежнему неторопливо отправился назад.

— Сейчас, — только и пообещал он, выходя из гостиной, и я осталась одна.

Сейчас так сейчас.

Я сняла сумку с плеча, опустила ее на пол и одернула куртку. Громкий бой невидимых часов, нарушивший звенящую тишину гостиной, заставил меня вздрогнуть. На стене сбоку, между двумя бра, света которых едва хватало для того, чтобы различать предметы в комнате, висела большая картина в застекленной раме. Штормовые волны с пенистыми гребнями, бурые скалы и низкое багровое солнце в разрывах облаков. Я подошла и увидела свое лицо с блестящими глазами на фоне штормового моря. Отражение.

— Юлия Сергеевна!

Я вздрогнула еще раз — настолько неожиданно прозвучал голос. Не предварили его ни звуки шагов, ни скрип двери.

Николай Михайлович стоял на галерее, положив руку на перила, и смотрел на меня сверху. Его лицо казалось бледным до меловой белизны. Возможно, полумрак был тому причиной.

— Как вы вовремя появились. Можно подумать, специально момент выбирали.

Он запахнул на груди халат и ступил на лестницу. Движения его казались вялыми, как у больного. Обессилел шеф. Я вспомнила о своем приборчике, инфразвуковом излучателе, оставленном при отъезде в его кабинете.

На середине лестницы Николай Михайлович оступился, ноги его подогнулись и не упал он только потому, что успел ухватиться за перила обеими руками. Я подождала внизу, а когда он оказался рядом, попыталась поддержать под руку.

— Вы с ума сошли! — воскликнул он возмущенно, легонько оттолкнул меня и твердым теперь уже шагом пересек гостиную, остановился возле картины. — Какие новости? — спросил ровным бархатистым голосом.

— Они ничего не подписали.

— Я знаю. Час назад звонил Житков. Склад взорван.

Меня как толкнули. Помнится, я даже отступила на шаг.

Взорван. Он сказал — взорван! Вспомнился Гром и его слова: «…уноси свои подошвы!»

— Ваша поездка потеряла смысл. Можете отправляться домой и отдыхать. Все кончено, Юлия.

— Не все, — возразила я. — Вы должны заплатить мне семьсот пятьдесят долларов. Обещанная тысяча с вычетом аванса.

— Ах да. — Серов повернул голову, взглянул пустыми глазами. — Идите к Александру и скажите, что я распорядился. Он в бильярдной.