Вне всякого сомнения, госпожа Савина имела в виду Андрея Леонидовича Сурова. Нужно будет с ним созвониться, отметила для себя я.

Разговор тем временем окончательно расклеился. И склеить его, как любил говаривать один мой знакомый бандит (кстати, уже покойный), — склеить его было куда сложнее, чем одному из собеседников склеить ласты. То бишь отправиться к праотцам.

Людмила Александровна подняла на меня строгие глаза и произнесла:

— Я все-таки верю, что вы не пойдете на поводу у вашего коллеги Зубарева и честно выполните свою работу.

— У вас есть сомнения? — холодно произнесла я и встала. — До свидания, Людмила Александровна. Разговор с вами очень помог мне.

И — почти против моей воли — в заключительной фразе прозвучала нотка тонкой, ядовитой издевки…

Ну и семейка, думала я, выходя из частного охранного бюро «Центурион» и спиной чувствуя, тяжелый, острый взгляд. Веселая семейка. Не удивлюсь, если в финале окажется, что это именно госпожа Савина и ее смазливый личный доктор раскрутили маховик всего этого, в сущности, банального и привычного мне по опыту предыдущей работы дела.

…Но банальности этой суждено было улетучиться. Начисто. И точкой отсчета для дьявольского танца сорвавшихся с цепи обстоятельств стал голос за моей спиной:

— Юлия Сергеевна! Подождите, Юлия Сергеевна.

Я обернулась и увидела, что за мной поспешно — аж спотыкаясь! — идет доктор Глеб Константиныч. Прядь аккуратно уложенных волос соскользнула на высокий лоб, накинутое на плечи черное полупальто сбилось набок.

— Да, я слушаю вас, Глеб Константиныч, — ровным голосом произнесла я и улыбнулась, прокручивая в мозгу версии: какого черта ему от меня надо? Впрочем, повод оказался самым что ни на есть естественным и оттого почему-то смехотворным.

— Простите, что беспокою вас, — проговорил он, — но не могли бы вы немного подвезти меня? Вы все равно, я думаю, едете в сторону центра, да?

— Да.

— Ну вот, — оптимистически закончил он и глупо улыбнулся.

Я махнула рукой:

— Садитесь. Подвезу.

— Хорошая у вас машина, — сказал он. — Я и не знал, что сотрудники госбезопасности получают такую зарплату, чтобы кататься на подобных машинах.

В голосе его прозвучала насмешка, которая разозлила бы меня, скажи это любой другой человек (в особенности — высокочтимая Людмила Александровна Савина); но в исполнении Глеба Константиныча это показалось… мило. Я не стала смотреть на него взглядом Медузы-Горгоны, а просто невинно улыбнулась и отозвалась:

— А я и не на зарплату ее купила. А на то, что при социализме формулировали как нетрудовые доходы. Садитесь, Глеб Константиныч. Ваши ботинки явно километра не прошли. А пальто стоит не меньше пятисот долларов. Это как раз и составляет зарплату врача, я понимаю.

Он поднял вверх руки и серьезно сказал:

— Сдаюсь.

Все получилось так же неожиданно и глупо, как всякий раз получается, когда даже не допускаешь возможности хотя бы легкого флирта, а потом открываешь глаза и видишь себя в постели с мужчиной, имя которого вспоминаешь лишь с большим напряжением всего мозгового арсенала.

Я ведь, по сути, очень легкомысленный человек. И тем более легкомысленный, что часто произвожу серьезное, основательное и неприступное впечатление. Многие мужчины, даже не зная того, что я агент спецслужб, подсознательно начинали питать ко мне повышенный пиетет и возмутительную, приторную вежливость и осторожность в выборе каждого сказанного в мой адрес слова. Как будто я ущербная какая!

И какой уж тут флирт.

Доктор Глеб Константинович отнесся ко мне совсем по-иному: с очаровательной смесью присущего людям его профессии ненавязчивого цинизма и пронизанной тонким юмором непосредственности.

Так и получилось, что сначала мы поехали с ним в ресторан (причем согласилась я поехать туда совершенно неожиданно для себя), а потом — черт побери, Юлия Сергеевна! — мы оказались в его уютной двухкомнатной квартирке. Жилище Глеба Константиновича сильно смахивало на несколько усеченный по площади вариант резиденции нового русского. Отделанная по европейским стандартам, обставленная дорогой мебелью и под завязку забитая электроникой, квартира Глеба ничем не выдавала того, что здесь обитает последователь Эскулапа.

В прихожей стояла небольшая статуя — Афродиты или какой иной античной пропагандистки нудизма.

Как оказалось, Глеб Константинович обычно использовал ее под вешалку: надевал на нее свои шляпы, кепки, накидывал пальто и плащи.

Вот и сейчас он набросил на нее свое полупальто, надвинул на мраморные глаза элегантную черную шляпу. Заботливо укутав таким образом свою домашнюю Галатею, Глеб Константинович швырнул один башмак влево, другой вправо, причем едва не угодив в меня, и провозгласил: