Можем ли мы найти случай, когда исламскому удару не удалось оказать стимулирующего воздействия по причине его недостаточной суровости? Можем. Результаты этого можно наблюдать и по сей день в Абиссинии [367] . Община христиан-монофизитов, сохранившаяся в этой африканской цитадели, стала одним из социальных курьезов в мире. Во-первых, вследствие своего абсолютного выживания в условиях почти полной изоляции от других христианских общин с тех пор, как мусульманские арабы завоевали Египет тринадцать веков назад. А во-вторых — вследствие своего крайне низкого культурного уровня. Хотя христианская Абиссиния и была принята после некоторых колебаний в Лигу наций, она осталась символом беспорядка и варварства — беспорядка феодально-племенной анархии и варварства работорговли. Фактически зрелище, которое представляет эта одна африканская страна (не считая Либерии, сохранившей свою полную независимость), возможно, послужит наилучшим оправданием, которое только можно найти для раздела остальных частей Африки между европейскими державами.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что характерные особенности Абиссинии — сохранение ею независимости и застой в ее культуре — происходят от одной причины: фактической неприступности той высокогорной цитадели, в которой это «ископаемое» укрывается. Волна ислама и более мощная волна современной западной цивилизации омыли лишь подножие эскарпа и немедленно разбили об него свои гребни волн, даже на время не затопив вершины.

Случаев, когда эти враждебные волны обрушивались на высокогорье, было немного, и все они кратковременно Абиссиния оказалась перед угрозой мусульманского завоевания в первой половине XVI столетия, когда мусульманские обитатели низменностей на побережье Красного моря опередили абиссинцев в приобретении огнестрельного оружия. Но новомодное вооружение, которое сомалийцы приобрели у османов, пришло к абиссинцам от португальцев как раз вовремя, чтобы спасти их от уничтожения. Впоследствии, когда португальцы уже оказали свою услугу и начали надоедать своими попытками обратить абиссинцев из монофизитства в католичество, западная версия христианства была запрещена, а все западные гости изгонялись из страны в 1630-е гг. — в то же самое время, когда подобная политика проводилась в Японии.

Британская абиссинская экспедиция 1868 г. обернулась полным успехом, однако без дальнейших последствий, — в отличие от «открытия Японии» американским флотом пятнадцатью годами ранее. Тем не менее во время «борьбы за Африку» в последние годы XIX столетия одна европейская держава вынуждена была взяться за Абиссинию, и эту попытку предприняли итальянцы. На этот раз роль, сыгранную португальцами два с половиной столетия назад, сыграли французы, снабдившие императора Менелика [368] нарезными винтовками, давшими ему возможность нанести сокрушающее поражение итальянским захватчикам при Адуа в 1896 г. Когда итальянцы, озлобленные сознательным культивированием в себе неоварварства, вернулись, чтобы атаковать с еще большей решительностью в 1935 г., на время показалось, будто им удастся положить конец издревле неприступной Абиссинии, так же как и новорожденным перспективам коллективной безопасности для измученного западного мира. Но через четыре года после того, как была провозглашена итальянская Империя Эфиопия, муссолиниевская интервенция во время всеобщей войны 1939-1945 гг. побудила британцев, воздержавшихся от помощи Абиссинии в 1935-1936 гг. ради сохранения Лиги наций, спасать собственные шкуры в 1941-1942 гг., оказав в конце концов Абиссинии ту же самую любезную услугу, которую в предшествующих критических ситуациях оказывали французы и португальцы.

Эти четыре иностранные атаки — все, с чем пришлось столкнуться Абиссинии в течение шестнадцати столетий со времен принятия христианства, и, по меньшей мере, первые три были отражены слишком быстро, чтобы оказать стимулирующее воздействие. В других отношениях ее опыт был белым листом бумаги и мог бы послужить опровержением поговорки: счастлива та нация, которая не имеет истории. Ее летопись содержит в себе немного, за исключением однообразных и бессмысленных жестокостей на фоне апатии — слова, которое первоначально по-гречески [369] означало неуязвимость к испытываемым страданиям, или, другими словами, невосприимчивость к стимулу. В 1946 г., несмотря на героические попытки реформ, которые были предприняты императором Хайле Селассие [370] и группой либерально мыслящих лейтенантов, оставалось предполагать, что и четвертая иностранная атака на Абиссинию будет иметь не в большей степени стимулирующее воздействие, чем предыдущие.

В предыдущей части данного исследования мы бились над решением общепризнанно сложного вопроса: как возникают цивилизации? Но та проблема, которая стоит перед нами сейчас, как может показаться на первый взгляд, слишком легка, чтобы ее рассматривать вообще в качестве проблемы. Раз цивилизация родилась, а не была подавлена в зародыше, как произошло с так называемыми недоразвившимися цивилизациями, то почему бы не считать ее рост само собой разумеющимся? Лучшим способом ответить на этот вопрос будет задать другой: является ли исторической реальностью тот факт, что цивилизации, преодолевшие опасности, связанные с рождением и детством, фактически неизменно достигали «мужества»? Другими словами, продолжали ли они со временем неизменно достигать контроля над своим окружением и образом жизни, что оправдывало бы их включение в составленный нами список [цивилизаций] во второй главе данной книги? Ответ будет: некоторые нет. Вдобавок к двум уже отмеченным классам — развитым и недоразвившимся цивилизациям — существует третий, который мы назовем задержанными цивилизациями. Благодаря существованию именно таких цивилизаций, которые выжили, но не смогли вырасти, мы вынуждены исследовать проблему роста; и нашим первым шагом будет собрать и изучить доступные образцы цивилизаций данной категории.

Мы можем без труда указать на полудюжину образцов. К цивилизациям, родившимся в результате ответов на природные вызовы, относятся полинезийцы, эскимосы и кочевники, а среди цивилизаций, возникших в ответ на вызовы человеческие, существуют некоторые специфические общины вроде османов в православно-христианском мире и спартанцев в мире эллинском, вызванные к жизни частичной акцентуацией широко распространенных человеческих вызовов, когда по причине особых обстоятельств те были доведены до необычайно высокого уровня суровости. Все это примеры задержанных цивилизаций, и мы сразу же можем увидеть, что они являются воплощением той же самой общей категории.

Все эти задержанные цивилизации оказались неподвижными, пытаясь произвести tour de force (рывок). Они являются ответами на вызовы порядка суровости, [существующего] на самой границе между тем уровнем, который дает стимул к дальнейшему развитию, и тем, который влечет за собой поражение. Пользуясь образными выражениями из нашей притчи о подъеме альпиниста (см. с. 123), мы можем сказать, что эти цивилизации подобны тем альпинистам, которые поднялись не очень высоко, но не могут идти ни вперед, ни назад. Они находятся в опасном положении неподвижности в состоянии крайнего напряжения; и мы можем добавить, что четырем из пяти упомянутых нами цивилизаций в конце концов пришлось признать свое поражение. Только одна из них — эскимосская культура — все еще отстаивает себя.

Например, полинезийцы осмелились на tour de force дерзкого заокеанского путешествия. Их ловкость позволяла им совершать эти путешествия на огромные расстояния в хрупких открытых каноэ. Расплатой явилось то, что на протяжении неизвестного, но, несомненно, продолжительного периода времени полинезийцы оставались в состоянии строгого равновесия с Тихим океаном — как раз, чтобы быть в состоянии пересечь его огромные пустынные просторы, но никогда не пересекать их хотя бы с малой долей безопасности и легкости для себя. Это продолжалось до тех пор, пока невыносимое напряжение не нашло облегчения в бездействии, в результате которого этот прежде равный минойцам и викингам народ выродился в воплощения лотофагов и «тунеядцев», утративших власть над океаном и согласившихся высадиться на необитаемом острове, каждый в своем собственном островном раю, где они жили, пока на них не нагрянул западный мореход. Нам нет нужды подробно останавливаться на конце полинезийцев, поскольку мы уже касались этого вопроса в связи с островом Пасхи (см. с. 162-163).