г) Реформация (со второй четверти XVI столетия) [5] ;

д) Ренессанс, включая политические и экономические аспекты этого движения наравне с художественными и интеллектуальными (с последней четверти XV столетия) [6] ;

е) установление феодальной системы (с XI столетия) [7] ;

ж) обращение англичан из так называемой религии героического века в западное христианство (с последних лет VI в.) [8] .

Этот беглый взгляд в прошлое из сегодняшнего дня по ходу английской истории показывает, что чем глубже мы смотрим назад, тем менее очевидна самодостаточность или изоляция. Принятие христианства, ставшее в действительности началом всех событий английской истории, — прямой антитезис этого утверждения; оно явилось актом, который соединил полдюжины обособленных варварских общин во имя общего блага нарождающегося западного общества. Что касается феодальной системы, то Виноградов [9] блестяще доказал, что семена ее пустили ростки на английской почве еще до нормандского завоевания. Однако даже если это и так, данный рост был стимулирован внешним фактором — датскими вторжениями; эти вторжения были частью скандинавского V"olkerwanderung [10] , [11] , одновременно стимулировавшего подобный рост и во Франции; нормандское же завоевание, несомненно, довело урожай до быстрого созревания. Что касается Ренессанса, то считается общепринятым, что как в культурном, так и в политическом аспекте он получил жизненное дыхание из Северной Италии. Если бы в Северной Италии гуманизм, абсолютизм и политическое равновесие не культивировались в миниатюре, подобно рассаде в защищенном парнике, в течение двух столетий, выпавших приблизительно на период между 1275 и 1475 гг., то их никогда нельзя было бы высадить севернее Альп и после 1475 г. Реформация тоже не была специфически английским феноменом [12] . Она представляет собой общее для Севера Западной Европы движение за освобождение от влияния Юга, где Западное Средиземноморье сосредоточило взгляд на умерших и ушедших мирах [13] . Англия не брала на себя инициативу ни в деле Реформации, ни в соревновании европейских наций атлантического побережья за обладание новыми заморскими странами. Сравнительно поздно приняв участие в соревновании, она завоевала свой приз в ряде битв с теми силами, которые пришли на поле до нее.

Остается рассмотреть две последние главы: возникновение системы парламентской и системы индустриальной — институтов, обычно рассматриваемых в качестве развившихся исключительно на английской почве и впоследствии распространившихся из Англии на другие части света. Но среди авторитетных лиц не существует всецелой поддержки этой точки зрения. Касательно парламентской системы лорд Актон [14] говорит: «Всеобщая история естественным образом зависит от действия тех сил, которые не являются национальными, но происходят от более общих причин. Возвышение в новое время королевской власти во Франции является частью подобного же движения в Англии. Бурбоны и Стюарты [15] подчинялись одному и тому же закону, хотя и с разными результатами». Другими словами, парламентская система, территориально появившаяся в Англии, была порождением силы, характерной не только там, а действовавшей одновременно и в Англии, и во Франции.

По поводу же происхождения и промышленной революции в Англии нельзя процитировать мнения более авторитетного, чем мнение мистера и миссис Хаммонд. В предисловии к своей книге «Происхождение современной промышленности» они высказывают точку зрения, согласно которой фактором, лучше всего объясняющим возникновение промышленной революции именно в Англии, а не в какой-либо другой стране, является общее положение Англии в XVIII столетии. Это и ее географическое положение относительно Атлантического океана, и положение относительно политического равновесия сил в Европе. Тем самым оказывается, что британская национальная история никогда не была и, почти с уверенностью можно сказать, никогда уже не будет изолированным «умопостигаемым полем исторического исследования». Если это справедливо относительно Великобритании, то, несомненно, a fortiori [16] это должно быть справедливо относительно любого другого национального государства.

Наш краткий обзор английской истории, хотя его результаты и были отрицательными, дал нам ключ к разгадке. Те главы, что уловил наш взгляд при беглом осмотре английской истории, были реальными главами в том или ином повествовании. Однако данное повествование оказалось историей некоего общества, в котором Великобритания была лишь частью, а данный опыт — опытом, в котором, кроме Великобритании, приняли участие и другие нации. В действительности «умопостигаемым полем исследования» оказывается общество, состоящее из множества таких общностей, как Великобритания, — не только самой Великобритании, но также и Франции, Испании, Нидерландов, Скандинавских стран и так далее. Процитированный отрывок из Актона как раз и показывает отношение между этими частями и тем целым.

Действующие силы не являются по своему происхождению национальными, но происходят из более общих причин, влияющих на каждую из частей, и их частичное влияние останется непонятным до тех пор, пока всесторонний взгляд не рассмотрит их влияние на общество в целом. На различные части одна и та же общая причина воздействует по-разному, поскольку каждая из них по-разному противодействует и содействует тем силам, которые приводит в движение эта же самая причина. Мы можем сказать, что общество в процессе своей жизни сталкивается с непрерывным рядом проблем, которые каждому его члену приходится решать наилучшим образом. Любая из этих проблем представляет собой вызов — суровое испытание, и, проходя через ряд подобных суровых испытаний, члены общества постепенно дифференцируются. Невозможно полностью оценить значение поведения любого отдельного члена в частном испытании, не принимая в расчет сходное или несходное поведение его товарищей и не рассматривая последующих испытаний в качестве серии событий в жизни всего общества.

Этот метод интерпретации исторических фактов, может быть, станет яснее на конкретном примере, который можно заимствовать из истории городов-государств Древней Греции четырех столетий, пришедшихся на 725-325 гг. до н. э.

Вскоре после начала данного периода общество, членами которого были все эти многочисленные государства, столкнулось с проблемой нехватки средств существования для населения — средств, которых эллинским народам того времени, по-видимому, почти полностью хватало благодаря выращиванию на своих землях различной сельскохозяйственной продукции, предназначенной для внутреннего потребления. Когда наступил кризис, различные государства справлялись с ним по-разному.

Некоторые, подобно Коринфу и Халкиде, избавлялись от лишнего населения, захватывая и колонизируя пригодные для сельского хозяйства земли за морем — в Сицилии, Южной Италии, Фракии и других местах [17] . Греческие колонии, основанные таким образом, просто расширяли географическую сферу эллинского общества, не меняя его характера. С другой стороны, некоторые государства нашли решения, повлекшие за собой изменение их образа жизни.

Например, Спарта удовлетворяла земельный голод своих граждан, нападая на своих ближайших греческих соседей и завоевывая их. Результатом явилось то, что Спарта приобретала дополнительные земли лишь ценой упорных и частых войн с соседними народами своего же «калибра». Чтобы соответствовать этому положению, спартанские государственные деятели вынуждены были военизировать спартанскую жизнь снизу доверху, что они и сделали благодаря укреплению и приспособлению некоторых примитивных социальных институтов, общих для множества греческих общин, в тот момент, когда эти институты — как в Спарте, так и в других местах — были близки к исчезновению.