Она подумала о том, что может пошевелить руками и ногами.

Феланис прикрыл глаза и запрокинул голову. Смех, сухой, словно шорох листьев, гонимых ветром по мертвой земле, заполнил ее голову.

— Разве очевидного недостаточно?

Он поймал ее. Лишь однажды Розмари говорила о преданности кому-то, и это действительно было так. Это был Итан Стюарт, которого, как она начинала теперь понимать, она любила. Розмари сдвинула брови. Она становилась сентиментальной. Эта ментальная штука, которую проделал с ней Джейк, испортила ее. Или, может быть, она была слишком утомлена болью. Сложно сказать наверняка. Было совершенно ясно, что случится, если она не станет сотрудничать. Она будет служить этому Благодетелю, кем бы он ни был, или ей перережут горло и выбросят, словно вчерашний мусор. И все же…

— Замара — Хранитель. Я думала, даже Закаленные уважают такие вещи.

— Когда-то это было так. Но теперь ее наследие ничего не значит для нас. Теперь имеет значение лишь наше будущее, лишь то, что может дать нам Зава’тор. То, что ты попыталась сделать, то, чего хотят Замара, Джейк и Ладраникс, противоречит его желаниям. Ты не можешь войти в залы. Мы не допустим, чтобы это случилось. И… Зава’тор желает получить Хранителя.

— И с моей помощью вы хотите заманить к нему Замару? Послушай, дружище, если ты прочитал мои мысли так хорошо, как думаешь, в одном ты должен быть чертовски уверен — я хочу убраться с этой скалы. Замара говорит, что может устроить это. Так что сложно представить, чтобы я предала ее.

С людьми она попыталась бы блефовать. Но с протоссами это не имело никакого смысла. Она была недостаточно обучена ментальной дисциплине, чтобы блефовать против того, кто читает мысли.

— Возможно, Замара лжет.

— Замара не связывала меня, как животное, и не подвергала ментальным пыткам. Угадайте, кому я буду доверять в первую очередь.

Феланис и Алзадар посмотрели друг на друга.

— Тогда у тебя нет выбора, — сказал Феланис. Алзадар отошел в сторону и вернулся с большим сосудом. Раздался мысленный шепот, и все протоссы жадно подались вперед. Несмотря на всю боль, Розмари ощутила вспышку любопытства. Что за дрянь в этой банке?

— Ты станешь одной из нас. Наше дело станет твоим делом. Наши цели станут твоими целями. Это честь для тебя, Розмари Дал.

На мгновение Розмари охватило непреодолимое желание слепо сопротивляться, словно лишенное разума животное. Она поборола его усилием воли, которую развила за годы тренировок. Но она не могла справиться с бешено колотящимся сердцем.

Алзадар покачал головой и впервые заговорил. Его мысленный голос был властным и полным самообладания. Это был голос того, кто был превосходно дисциплинирован и не имел необходимости кричать или приходить в ярость, как Феланис. Того, кому даже не приходилось говорить до тех пор, пока он не находил это нужным.

— Нет, братья и сестры мои, наше время еще не пришло. Это ради блага нашего гостя.

Он шагнул вперед, в ниспадающих изорванных одеждах, и сдвинул крышку сосуда.

Сладкий до отвращения запах защекотал ноздри Розмари, и она отчаянно закашляла. Движение вызвало резкую боль в ее скованных конечностях, и кашель превратился в пронзительный крик. Ее тело мгновенно покрылось потом, и она увидела, что находится в банке. Это была своего рода мазь, темно-золотого цвета, и пока она смотрела на нее, Алзадар зачерпнул немного вещества длинными пальцами и подошел к ней.

Розмари не умела читать мысли. Но ей и не нужно было, чтобы где-то в глубине души понять, что если эта мило выглядящая дрянь коснется ее, то она попадет в настоящую беду. Так что, даже несмотря на то, что она едва не теряла сознание от ослепляющей боли, что пронзала ее при каждом движении, она постаралась отпрянуть. Это было бессмысленно и глупо, но с этим инстинктом она не могла справиться, так же, как не могла унять отчаянное сердцебиение.

— Держите ее, — абсолютно бесстрастно приказал Алзадар. Холодные пальцы сомкнулись на ее плечах, руках, запястьях и ногах словно кандалы.

— Нет! — с криком попыталась вырваться Розмари, вложив в вопль всю силу своей ярости и безымянного ужаса. Но хрупкость держащих ее рук оказалась обманчивой, и ее усилия были тщетны. Без труда они перевернули ее на живот. Волна боли столь сильной, что она чуть не потеряла сознание, окатила ее. Алзадар склонился к ней, нанося вещество сначала на внутреннюю сторону ее запястий, а затем, отбросив назад ее волосы и запрокинув ее голову, размазал по шее.

У Розмари появилась нелепая мысль, что на те же места она наносит духи — на шею и запястья, точки, где прослеживается пульс. Безумный смех поднялся внутри нее, и она задавила его. Мазь казалась на ее коже теплой. Успокаивающей. И приносила удовольствие.

— Нет! — закричала она снова, и вложила в этот крик всю силу воли. Она могла бы сказать, что это испугало их, но было уже слишком поздно. Было уже слишком поздно в тот самый момент, когда она сделала первый шаг в эту адскую яму. За долю секунды Розмари поняла, что происходит, и все ее существо воспротивилось этому. Она не хотела вновь становиться такой — рабом, жадным, пойманным созданием. Она не хотела удовольствия, умиротворения, покоя, потому что знала, что это — ложь, и довольно скоро, очень скоро, все закончится, и ей потребуется еще. Она должна будет получить еще. И сделает ради этого все самое немыслимое и унизительное.