Мы двигались в южном направлении около трех часов, потом машины резко свернули вправо и, пропылив километра четыре по каменистой дороге, въехали в село и остановились у белого глинобитного забора.

— Выходи! — открыл мне дверь милицейский полковник, и с этой минуты на «вы» ко мне никто не обращался.

Меня провели в крытый железом сарай и заперли. Здесь было невероятно душно. Когда-то хозяин из соображений престижа, наверное, соорудил металлическую кровлю, и теперь здесь была настоящая преисподня. Я тщательно изучила возможности для побега, но таковых не наблюдалось — стены были необычно высоки, а у дверей стоял вооруженный автоматом молодой парень.

— Эй! Я в туалет хочу! — забарабанила я в дверь. Мне ответили на фарси, и я поняла: это безнадежно.

Вскоре я услышала крик — кричал мой «связной». На некоторое время наступала тишина, и крик повторялся снова. Аладдина пытали где-то далеко, может быть, за пятью или шестью стенами, но человек кричал громко и отчаянно.

Я пощупала дискету… Надо было решить, избавляться от нее или нет. Теперь я понимала, что Гром не предатель и силовые структуры не пожирают своих «детей» — реализуется какой-то третий вариант. В этой ситуации дискета могла приобрести особое значение. «И потом, — сказала я себе, — не рассчитывай, что они тебя выпустят живой… Если ты сама не приложишь к этому усилий». Есть у меня на руках дискета или нет — большой разницы в судьбе не предвидится.

Мой «связной» все кричал и кричал. На некоторое время он замолкал, но тогда начинали недовольно орать палачи — видимо, он терял сознание. Я еще раз обошла сарай в поисках чего-нибудь железного, но, кроме уверенности, что даром мне эта «командировочка» не пройдет, ничего не обнаружила.

Дверь распахнулась.

— Выходи! — громко крикнул мужчина в стеганом черном халате, и я, щурясь от яркого электрического света, вышла.

На дворе стояла ночь. Где-то недалеко ритмично урчал двигатель, видно, работала мини-электростанция.

— Вперед! — скомандовал мужчина, и я пошла.

Он провел меня в большую темную комнату, затем подвел к какой-то двери, стукнул, что-то крикнул, и, когда дверь открылась, меня впустили внутрь.

Здесь, среди ковров и подушек, сидел пожилой мужчина, и я вдруг отметила, что не видела в этом доме ни одной женщины. Впрочем, и меня здесь почти что не было — никто меня просто не замечал. Для них я была чем-то вроде подушки или подставки для обуви — видят только тогда, когда нужна. Пока я никому нужна не была.

Дверь распахнулась, и на пороге появился уже знакомый мне милицейский полковник. Он, похоже, только что умывался, на вороте виднелись еще не высохшие капельки воды, а на манжетах синей рубашки — пятна крови. Пожилой сказал что-то, указав на кровь, но милицейский отмахнулся: мол, и так сойдет… И только тогда он заметил меня и что-то недовольно спросил.

Пожилой ответил — раздраженно и жестко.

Милицейский взмахнул рукой и сказал что-то резко и решительно, проведя рукой по горлу.

Пожилой пожал плечами: мол, делай, как знаешь…

Милицейский с неудовольствием посмотрел на меня и вышел за дверь.

«Все, Юленька, — сказала я себе. — Кончилась до срока молодая жизнь!»

— Эй! — обратилась я к пожилому. — Зачем меня сюда привезли?

Пожилой не ответил.

— Я вас спрашиваю!

— Заткнись! — обрубил пожилой.

И в этот момент за дверью громко и отчетливо протрещала автоматная очередь.

Пожилой вскочил. Дверь распахнулась, и в нее ввалился залитый кровью толстый полковник. Он упал на ковер, попытался встать, но не смог и, мыча от боли, пополз к стене.

Пожилой быстро отогнул висящий на стене ковер и исчез за ним, а в дверь, один за другим, ввалились четверо парней с автоматами.

Я вжалась в стену.

Парни бегали по комнатам, возбужденно кричали, пытались что-то выяснить у меня, тыкали милиционера стволами в лицо, но тот уже отходил.

Среди них появился один постарше. Он подошел ко мне, усмехнулся, сказал что-то парням и вышел. Я судорожно оценивала обстановку: ситуация менялась стремительнее, чем я успевала что-то решить. Проход к ковру был постоянно перекрыт кем-нибудь из парней, но хуже всего было то, что я не знала, стоит ли мне вообще пробовать скрыться за ковром. Если это был просто тайник, а не полноценный выход наружу, мне такая попытка сбежать могла стоить жизни — парни определенно оставляли впечатление невменяемых. «Под кайфом!» — догадалась я.

Один из них подошел ко мне и потащил на улицу. Здесь меня еще раз показали старшему, получили какое-то указание и начали вязать.

— Я ничего не сделала! — старательно плача, громко объясняла я. — Отпустите!

Но старший делал вид, что не слышит меня, а парни, похоже, ничего не соображали. Один изловчился и выдернул у меня из уха золотую серьгу, и я еле удержалась, чтобы не лягнуть его в пах — этот придурок был весь открыт, как у себя в постели. Но я удержалась, ведь бой с ними в этом доме мне был невыгоден.