Он вновь отвел руку назад и занес ее для нового удара, попутно крикнув жене:

— Маня, нас грабят!

— Идиот, — со злостью выпалила я, отбиваясь. — Что у вас тут воровать, старье одно.

— А-а, испугалась, — совсем иначе понял меня Максим, глаза которого уже застилала пелена алкогольного опьянения. Да и с координацией тоже было не все в порядке, хотя сила и чувствовалась. — Взломала замок, думала, никого нет. Вот я тебя сейчас проучу, стерву…

Проучить меня Максиму, естественно, не удалось, так как я очень ловко избегала его нападения, пока не нанося ответных ударов. Но так продолжалось недолго. Вскоре из кухни выскочила Маня, такая же пьяная и едва держащаяся на ногах. Высоко подняв руку с зажатой в ней ножкой от стула, она попыталась ударить меня исподтишка. Первого удара мне удалось избежать, а вот второй пришелся прямо по спине, отчего я даже негромко вскрикнула и окончательно разозлилась. Чтобы какая-то пьянь меня избила! Да не позволю…

Резко дернувшись, я отскочила от машущего кулаками Максима в сторону, соединила руки в замок и молниеносно обрушила его на спину не успевшего так же быстро прореагировать Барабашова. Потеряв равновесие, мужчина упал на колени и растерянно замер в таком положении. Зато его женушка буквально озверела. Вытаращив глаза, разинув рот и что-то гневно крича, она принялась со всей силы лупить меня своей палкой, куда придется. Я едва уворачивалась, пробовала ухватиться за палку, но ничего не выходило. А тут еще очухался ее муженек. Угроза моему здоровью увеличилась вдвое. Необходимо было срочно что-то предпринять, чтобы закончить бесполезную бойню.

Торопливо скользнув взглядом по коридору, я второй раз за сегодняшний день обратила внимание на стоящую в углу вешалку. Понимая, что ей можно воспользоваться, я, отскочив, взялась обеими руками и развернула вешалку горизонтально. Когда Мария вновь попробовала меня ударить, я без труда отбила ее палку своим новым оружием и двинула им же по челюсти метнувшегося ко мне Максима. Тот взвыл от боли и отшатнулся к стене. Внимание Марии временно переключилось на него, и я, воспользовавшись заминкой, несильно стукнула ее набалдашником вешалки по голове. Этого оказалось достаточно, чтобы женщина ухватилась обеими руками за голову и завопила так, будто ей вышибли все мозги.

— Гадина, у-у-у, — загибаясь от боли, вопила она. — Мразь. Сволочь… Ты мне за все заплатишь. — А потом вдруг с удвоенной силой заорала: — Помогите! Грабят! — и кинулась к двери.

Я в самый последний момент успела подставить ей подножку, а когда женщина наконец-то рухнула на пол и ударилась носом, громко произнесла:

— По-моему, на сегодня театра достаточно. Я из милиции, — вынув свое липовое удостоверение, продемонстрировала его обоим.

— Ну да, как же, — не поверил мне Максим. — У милиции уже ключи от всех квартир имеются? Вот не знал.

— К вашему сведению, вы сами не заперли дверь, вернувшись из магазина, — напомнила я. — И нечего теперь на меня пенять. Вставайте и проходите в кухню, разговорчик к вам имеется.

— Я с ней никуда не пойду, — успев уже сесть на ноги, активно замотала головой пьяная Маня, хлюпающая слегка кровоточащим носом. — Нет, нет, убейте, не пойду.

— Пойдешь! — прикрикнул на нее мужчина, до которого, видимо, только сейчас начал доходить смысл сказанного. — Из ментуры это.

— Че ей надо? — не сдавалась баба. — Мы ничего не делали. Мы у себя дома. Ну, выпить решили. Да, пьем, но кто нам может запретить?

— Боже, ну и отбросы, — вырвалось у меня. — И вы еще претендуете на усыновление ребенка?

Упоминание о ребенке сделало свое дело: женщина моментально притихла. Максим нахмурился и с усилием стал тереть кулаком свой распухший красный нос.

— Значит, все же сдали они нас?

— Кто это — они? — тут же прицепилась я к словам, посчитав, что упоминание о семье Прокопчук во множественном числе немного странно для людей, уже убравших одного из ее членов.

— Вы сами знаете кто, — недовольно буркнул Максим. — Прокопчуки эти.

— А я знала, что сдадут, — поддерживающе закивала головой женщина. — Ментовка проклятая, бабки зажала.

— Так это же ее собственные деньги, — добавила я к слову. — И только она может ими распоряжаться. А вы почему-то решили, что имеете на них какое-то право.

— А как же это, не имеем? — возмутилась почему-то Мария. — Они, значит, за моего мальчика бабло получают, а я не могу? Я-то, между прочим, его родная мать.

— С чего вы взяли, что они за него получают какие-то деньги? — переспросила я. — Скорее уж, они на него их тратят.

— Ха, думаете, если мы бедные, то ни черта не знаем, — усмехнулся в ответ Максим. — Любому дураку известно, что государство платит пособие родителям детей-инвалидов. А он с рождения инвалид. Прикидываете, какие бабки Прокопчуки за ее сына имеют?

— А нечего было его в свое время бросать в роддоме, — с укором заметила я. — Чего же теперь плакать? Тогда, наверное, ответственности испугались, того, что ребенок болен. А как вырос, вспомнили, что есть где-то кровиночка ваша… Заработать на нем решили. Ну что же вы молчите, мамаша? — я пренебрежительно уставилась на все еще сидящую на пыльном полу Марию. Та молчала, размазывая текущую из носа кровь по обеим щекам. — Стыдно вам должно быть, что вообще такие мысли в голову лезут. Вы не о сыне, о себе печетесь. Вам не приходит на ум, что все эти деньги — лишь малая доля того, что необходимо для его лечения? Вам бы только на выпивку чем-то разжиться, а до остального дела нет.