Выехав на Московскую, я двигалась без остановки до улицы Некрасова, а там, свернув налево, остановилась у ворот какой-то ремонтной конторы. Там во дворе стояло довольно много автомашин, и мой «Фольксваген» вполне мог затеряться в этой компании. Зажав в кулаке радиомаяк и прихватив с собой сумочку, я вышла из автомобиля и осмотрелась. Подходящий объект попался мне на глаза сразу.

Навстречу мне вверх по улице медленно двигался милицейский «УАЗ» с синей полосой. Лица милиционеров казались скучными и непроницаемыми. Я замахала рукой и, когда «УАЗ» остановился, наивным голосом осведомилась, как мне лучше проехать на улицу Шехурдина.

Милиционер с погонами сержанта лениво и снисходительно объяснил мне.

— Ой, спасибо! — воскликнула я, роняя на асфальт сумочку.

Сержант поморщился. Я быстро наклонилась, пришпилила радиомаяк к днищу «УАЗа», подняла сумочку и, выпрямившись, смущенно посмотрела на стражей порядка.

— Я такая неловкая! — сокрушенно призналась я им. — Вечно все из рук валится!

— Бывает, — буркнул сержант и отвернулся.

Они уехали, а я прыгнула за руль и завела «Фольксваген» во двор ремконторы. Мой маневр не вызвал ни у кого возражений, и я, взяв сумочку, отправилась пешком, изо всех сил надеясь, что преследователи не станут игнорировать сигналы собственного радиомаяка.

Моя прогулка заняла не более десяти минут. Город наш устроен так интересно, что иной раз достаточно чуть свернуть с центральной улицы, чтобы оказаться в совершенно диком уголке, заросшем лопухами и перегороженном потемневшими от времени заборами. В один из таких уголков, расположенных поблизости, я и отправилась.

Пройдя по кривой, типично деревенской улочке, мостовая которой представляла собой причудливые наслоения окаменевшей грязи, я нырнула в дыру в покосившемся деревянном заборе и оказалась во дворе заброшенного дома, черные мертвые окна которого глазели на меня сквозь заросли полутораметрового бурьяна. Пробравшись через этот девственный лес, я вступила на трухлявое покосившееся крыльцо и вошла в дом.

На меня пахнуло застоявшимся смрадом гнилого дерева, сырой штукатурки и мышиного помета. В мутной полосе света, пробивавшегося через тусклое окно, кружилась никогда не оседающая пыль. С потолка свисали клочья грязной паутины. Не умолкая, зудели полчища зеленых навозных мух.

Половину помещения занимала русская печь с облупившейся побелкой, из-под которой выглядывали осыпающиеся рыжие кирпичи. Я отодвинула заслонку печи и, стараясь не перемазаться в саже, засунула в черное жерло пакет с наркотиком. Прикрыв заслонку, я с облегчением выпрямилась и вышла во двор.

Сонная улочка по-прежнему была пуста — ее обитатели предпочитали сидеть по домам, а не бродить среди лопухов и комьев засохшей грязи. Если кто-то в этих избушках и наблюдал сквозь маленькие подслеповатые окна за моими перемещениями, то, видимо, склонен был объяснять их неотложными естественными потребностями, а не преступными замыслами. А люди Ивана Иваныча, вероятно, предпочитали пока следить за маяком. Конечно, свою ошибку они обнаружат довольно скоро, но у меня появилась надежда, что я все-таки успею осуществить основную часть своего плана.

Я вернулась во двор ремконторы и села в кабину «Фольксвагена». Пакет с деньгами и платьем для маскарада лежал у меня под сиденьем. Теперь мне нужно было найти подходящее общественное место, где я могла бы затеряться в людской массе. Я выбрала Управление образования, многоэтажное здание которого располагалось в трех кварталах от места моей парковки.

Подъехав к управлению, я поставила машину на стоянке между синей «Тойотой» и белой «Нивой», вытащила из-под сиденья пакет и вышла из машины. В маленьком тенистом скверике напротив управления гуляла группа детей под присмотром молоденькой воспитательницы, да парочка пенсионеров дремала на прогретой солнцем скамейке. На боевиков из группы Ивана Иваныча они не тянули, и меня это начинало даже раздражать. Мне показалось, что я совершаю лишние телодвижения и теряю время. Однако, как верно заметил тот же Иван Иваныч, дисциплина у меня в крови, и от плана я не отступила ни на шаг. Зайдя в управление, я побродила по этажам, с озабоченным видом рассматривая таблички на дверях многочисленных кабинетов. Посетителей здесь было довольно много, поэтому мое появление ни у кого не вызвало ни малейшего интереса.

Постепенно добралась до четвертого этажа и здесь отыскала дверь с табличкой «Женский туалет». Это было именно то, что нужно. Спокойное место в стороне от людских глаз. Конечно, туалетные комнаты в нашей стране — заведения достаточно аскетичные и мало приспособленные к тому, что выходит за рамки самых простых потребностей, но, по крайней мере, в этой было хотя бы чисто.

Запершись в одной из кабинок, я приступила к переодеванию. Из ярко-красного броского пакета с надписью «Голливуд» я достала другой — черный и заметно потрепанный. В него я уложила свое голубое платье, а на себя натянула мешковатые джинсы, серую майку с застиранным Элтоном Джоном на груди, а поверх — тонкую капроновую куртку грязно-бирюзового цвета. Голову я увенчала черным нерасчесанным париком, а за щеки вставила специальные подушечки, которые должны были округлить мое лицо. С помощью грима я навела себе синяки под глазами и специфический румянец на носу. Выйдя из кабинета, я утомленно ссутулилась, выпятила живот и, глядя себе под ноги равнодушными мутными глазами, зашаркала прочь по коридору.

Таким образом, в управление вошла молодая интересная женщина в ярком голубом платье, а вышла бабища с трудной судьбой, в обносках с чужого плеча и с изжеванным пакетом в руках, в котором не могло быть ничего, кроме буханки хлеба и бутылки вчерашнего пива. Моя невинная метаморфоза, кажется, удалась вполне, потому что и в управлении и на улице я постоянно ловила на себе брезгливо-неприязненные взгляды. Впрочем, взглядами все и ограничилось, потому вела я себя скромно и тихо брела, сторонясь толпы и обходя общественные места.