Лифт остановился на третьем этаже и Марков тут же оказался в огромном холле отделанном деревянными панелями, вывезенными из какого-то старинного английского замка, и заставленном шикарной мягкой мебелью и низенькими золочеными столиками в стиле Людовика XVI.

— Он ждет вас в голубой гостиной, в левом крыле, — сказал подошедший дворецкий и принял из рук Валентина Александровича белую шляпу и такого же цвета трость с золотым набалдашником работы одного из мастеров Карла Фаберже. Марков знал, в каком виде надо было заявляться к подобного типа людям. Взглянув в огромное зеркало, он поправил галстук-бабочку и направился через анфиладу комнат вслед за дворецким.

Хозяин квартиры сидел в темноте и гордом одиночестве в глубоком кожаном кресле перед огромным окном.

— Включить свет? — спросил Валентин Александрович, войдя в гостиную.

— Нет. Принес?

— Да, — Марков вынул из кармана и положил на низенький столик толстый пакет.

— Садись, — даже не повернувшись к вошедшему сказал мужчина. — Опять эта сучка закрылась в дальних комнатах. Совсем крыша у старой карги поехала. Сняла у меня со счета без спроса сто шестьдесят тысяч баксов, сделала себе подтяжку. Небось, опять машину для своего нового молоденького хахаля прикупила или квартирку для тайных свиданий. Не набесилась еще.

Марков с трудом подавил улыбку. Он то знал, что Владимир Ильич на своих «кошечек» тратит намного больше, чем его супруга, и совсем недавно приехал из какой-то очень дорогой швейцарской клиники, где делал себе омоложение организма, для улучшения детородных функций. Он никак не мог зачать своей молодой любовнице ребенка.

— А может, вы свою женушку хотите приструнить? — Поинтересовался Валентин Александрович. — Вы уезжаете со своей приятельницей куда-нибудь, а я тем временем все это очень качественно организую. Можем даже похоронить без вас, чтобы не травмировать нежную психику вашей новой подруги. По высшему классу, как в лучших домах Лондона, Нью-Йорка и Парижа!

Владимир Ильич повернулся к Маркову и очень внимательно посмотрел в его, казавшиеся за толстыми стеклами очков совсем маленькими глазки.

— Ты что это говоришь? Понимаешь, что и кому ты это говоришь? Она моя жена, мать моих дочек!

— Так, я как лучше хотел, — смущенно пожал плечиками «сутер».

— Получше. Ничего святого нет. С кем только мне приходится работать. Кстати, ты не брал моей расчески? — Покрутил головой собеседник Маркова. — Я только что причесывался и сюда ее положил.

— Нет, конечно. На кой ляд она мне сдалась?

— Бред какой-то. Вечно, с тобой свяжешься… В общем, с меня хватит! — вдруг взорвался Владимир Ильич. — Ты должен зарубить у себя на носу, что это я сделал из тебя человека, дал тебе «крышу», всегда прикрывал, и не посмею, чтобы твои девки шантажировали меня!

— Я все понял.

— Если ты уверен, что это была она, ты должен немедленно проверить все ее связи и принять контрмеры.

— Я все понял, — еще раз, как можно мягче, повторил Марков, — и всегда говорил, что вся мерзость от женщин. Они и созданы как зло, как некоторая противоположность человеку, мужчине. Женщина вообще является воплощением всего самого плохого, мерзкого. Греха, лжи и вероломства.

Лишь глупца может обмануть созданный поэтами образ этакой слабой, легко ранимой личности. Даже в библии, когда речь заходит о первородном грехе, кто там выступает в качестве искусителей? Дьявол, змий и женщина. Хотя, по моему, на двух первых зря бочку катят, там их и близко не было. Да и кого наказал Бог за этот грех, дьявола или змия? Нет — женщину, наградив ее грязными месячными. Да, вся мерзость на земле от них, достаточно только перелистать учебник истории.

— К чему ты клонишь, старый педераст? Хочешь, чтобы я переквалифицировался на твоих голубеньких мальчиков?

— Ну, зачем же так грубо, Владимир Ильич? Да, вы только попробуйте, возможно, вам понравиться.

— Все, хватит! У меня голова от тебя разболелась. Сначала в театре эти актеры несли какую-то ахинею, а теперь ты тут! Проваливай!

Валентин Александрович улыбнулся кончиками губ, чтобы не дай Бог случайно не задеть своего слишком чувствительного хозяина, кивнул головой и направился к выходу.

— Постой, — вдруг остановил его Владимир Ильич.

«Сутер» обернулся.

— Я подумаю насчет твоего предложения с похоронами. А пока ты набросай для меня небольшой план, как ты это представляешь. Все, теперь можешь валить отсюда. Только быстрей!

Марков молча отвесил хозяину полупоклон и вышел.

— Вот, взрастил засранца, хлебом не корми, дай только кого-нибудь кончить. Мать родную не пожалеет, — пробормотал, впрочем, довольно благодушно, Владимир Ильич, вновь оставшись наедине с собой в своей огромной голубой гостиной.

В машине Марков вынул из кармана завернутую в носовой платок костяную расческу с золотым ободком и зачем-то посмотрел ее на свет.