Коттон закурил; откинувшись на спинки сидений, мы смотрели на звезды и говорили об астрономии, о бесконечности пространства, о том, как все это загадочно и интересно.

— А еще существует вечность… — начала я, но меня прервал бой часов на церкви. Десять ударов. Саймон сказал, что нужно наверстывать потраченное на остановку время.

В Скоутни горело лишь несколько фонарей; я сразу подумала о слугах: наверное, спят. И тут навстречу вышел дворецкий.

— Будьте добры, принесите в павильон ужин для мисс Мортмейн, — сказал Коттон.

Надо же так уметь! Отдать большому солидному мужчине распоряжение — и при том не извиниться за беспокойство в поздний час! Тогда я извинилась сама.

— Ничего страшного, мисс, — сдержанно ответил слуга и поспешил вслед за Элоизой в кухню (она уже выучила дорогу).

А ведь дворецкий скоро станет дворецким Роуз! Сможет ли она к нему привыкнуть?

Миновав сумрачный холл, мы снова очутились на улице, но с другой стороны особняка.

— Вот и травы под луной! — улыбнулся Саймон.

Выглядел огород уныло (да, фантазии о сборе трав под луной куда увлекательнее действительности); Коттон провел меня вглубь сада, усадил на каменную скамейку и включил фонтаны в большом овальном пруду. Мы немного полюбовались бьющими струями воды, а затем перешли в павильон.

Саймон зажег одну свечу.

— Я погашу ее, когда включим музыку, — пояснил он. — Тогда можно будет смотреть на фонтан и слушать Дебюсси — они прекрасно сочетаются.

Я села у одного из трех длинных арочных окон и огляделась: помещение переоборудовали в музыкальный салон; до нынешнего дня новую обстановку мне видеть не доводилось. Там имелся рояль, чудесный граммофон, а на полках двух крашеных шкафов хранились бесчисленные пластинки. Коттон со свечой высматривал записи Дебюсси.

— Нужно впечатлить вас сразу, — сказал он, — только боюсь, сюиты «Детский уголок» у нас нет. Попробую «Лунный свет». Больше чем уверен, вы узнаете.

И оказался прав. Едва заиграла музыка, я тут же вспомнила пьесу. Девочка в школе исполняла ее на концерте. Очень красивое произведение! И граммофон звучал чудесно: словно кто-то действительно играет на рояле, только намного лучше исполнителей, которых мне до сих пор приходилось слышать. Запись поменялась сама. Саймон подвел меня к граммофону, чтобы показать перестановку пластинок, а потом рассказал о следующей пьесе «Затонувший собор»: звеня колоколами, затонувший собор всплывает из глубин моря и снова уходит под воду.

— Теперь вы понимаете, почему я сказал, что Дебюсси смог бы отобразить в музыке окутанный дымкой замок? — спросил Коттон.

Третье произведение называлось «Лунный свет на террасе». Любоваться фонтанами под эту музыку было особенно чудесно — в ней тоже звенели фонтанные струи.

— О-о, вижу, Дебюсси вас покорил, — улыбнулся Саймон. — Хотя, вероятно, вы из него вырастете. Вы из тех девочек, у которых со временем пробуждается любовь к Баху.

Я призналась, что в школе терпеть не могла Баха. Как-то я разучивала его пьесу, и мне казалось, будто меня бьют по голове чайной ложкой. Музыкой я занималась недолго; когда мне исполнилось двенадцать, у нас закончились деньги на частные уроки.

— Сейчас я найду Баха, который вам понравится!

Он вновь зажег свечу и начал перебирать пластинки. Граммофон уже смолк. Подойдя к шкафу, я стала просматривать обложки. Даже читать имена композиторов — такое удовольствие!

— Постепенно вы все их послушаете, — пообещал Саймон. — Что бы показать вам современное? Жалко, Роуз к музыке равнодушна.

Я удивленно подняла на него глаза.

— Да она обожает музыку! И играет намного лучше меня. И поет!

— Но все-таки настоящей любви к музыке у нее нет, — убежденно ответил он. — Я водил Роуз на концерт. Судя по несчастному выражению лица, она умирала от скуки. А! Вот и ужин!

Ужин принесли на серебряном подносе. Накрыв небольшой столик кружевной скатертью, дворецкий поставил передо мной суп-холодец, холодного цыпленка (грудку!), фрукты, вино… и лимонад — на случай, если мне не понравится вино (понравилось).

Саймон попросил слугу зажечь свет, и тот со свечой в длинном держателе обошел все хрустальные бра. Ни дать ни взять восемнадцатый век!

— Не хочу проводить сюда электричество, — объяснил Коттон.

Дворецкий разлил по бокалам вино, и Саймон его отпустил. Слава богу! Если б слуга остался ждать посуду, я бы проглотила ужин, не разжевывая, в один присест. Кстати, зовут его Грейвз. Так и не смогла себя пересилить и, как полагается, небрежно называть дворецкого по фамилии.

Наконец Коттон отыскал нужную пластинку.

— Только ее поставим позже. Грызть под Баха цыпленка — кощунство!

Он включил какую-то танцевальную музыку и, убавив звук почти до минимума, сел со мной за столик.

— Расскажите, как там Роуз, — спохватилась я. Такая эгоистка! Не задала за вечер ни единого вопроса о сестре!

Саймон рассказал о походах по магазинам, о том, как Роуз везде восхищаются.

— И Топаз, конечно, восхищаются. Да и моя мать хороша. Словом, когда они втроем куда-то выходят, это… что-то невероятное!