Через три дня, потрясённая, она увидела портрет того парня в газете. Выяснилось, что это был разыскиваемый полицией налётчик, совершивший ограбление в столице, ранивший полицейского, приехавший в город прокучивать награбленное. Накануне он был схвачен полицией.

Кенни долго ходила под впечатлением всего этого. И через много дней, вспоминая ночной просёлок, тёмный лес и человека, набросившегося на неё с поцелуями, она вздрагивала и втягивала плечи.

С Лори всё было по-иному. Он был такой хороший, честный, добрый. Большой ребёнок. Где-то в глубине души Кенни испытывала горделивое чувство; она должна заботиться о нём, ведь все эти мужчины, они так не приспособлены к жизни, ничего не понимают, могут попасть в беду. Особенно её Лори.

Порой без всякой нужды она, деловито хмуря брови, счищала пыль с его куртки или, неодобрительно качая головой, испытывала крепость пуговицы. Ей хотелось всё время проявлять о нём заботу. Он ведь её, Кенни.

С ним так здорово! Она с таким нетерпением ждала их свидания, тайно мечтая о том дне, когда ждать не придётся, когда между свиданиями не будет перерывов.

Господи, как с ним хорошо!

Особенно сейчас, когда звучит тихая музыка, когда на столе мороженое, когда Лори смотрит на неё влюблёнными глазами, и вокруг неё так красиво и величественно.

С крыши «Зодиака» открывается великолепный вид. Вокруг лепятся двух— трёхэтажные дома с красными, зелёными, белыми железными и черепичными крышами, оплетённые проводами, усаженные антеннами, разукрашенные рекламами. Чем дальше, тем больше сливаются цвета, и в конце концов город предстаёт эдаким бесконечным цветастым пятном, словно огромная палитра. А вдали, за городскими окраинами, зеленеют холмистые степи, темнеет местами низкий кустарник, вьются серыми лентами уходящие за горизонт дороги.

— Ты знаешь, я б чего хотела? — В отличие от Лори Кенни мечтает вслух. — Я бы хотела, чтоб у меня был маленький домик, на Восьмой улице, рядом с телецентром. Чтоб недалеко ходить. Тогда вставать можно попозже, понимаешь? Пусть две комнатки, но чтоб всё было: телевизор, кухня, душ, машина стиральная. И чтоб всё моё, за всё выплачено, я ничего никому не должна (впервые Кенни думает о таких вещах). А ты… — Тут Кенни останавливается, робея докончить свою мечту, как бы она хотела. С чисто женской хитростью она находит выход. — А ты жил бы рядом, в точно таком же домике. И я б тебе готовила обед, всё делала…

Но Лори великодушен, великодушие его ещё больше возрастает от двух бутылок пива. Он умилённо смотрит на Кенни шепчет:

— Зачем в домике рядом? Лучше в одном, только он у нас побольше будет.

Кенни краснеет от счастья и молчит. Она не может подыскать слова, которые в полной мере могут выразить её настроение.

— Ты подумай, Лори, — наконец говорит она, — как всё странно устроено. Ведь мы сидим на крыше дома, в котором несколько этажей счастья. Стоит выиграть — и все мечты сбываются. Совсем чуть-чуть нужно. Бросить монетку, дёрнуть за рычаг так, чтоб накрутился «джокрет», и пожалуйста — пять, десять тысяч! Совсем чуть-чуть! Совсем чуть-чуть! — в голосе Кенни неистовое желание. Она сама удивляется ему, раньше у неё никогда таких желаний не появлялось, она просто не думала об этом.

Лори смотрит на всё это трезвей.

— Вот именно чуть-чуть, — ворчит он. — Надо Арка попросить, у него с богом близкие отношения. Пусть попросит за нас, а мы ему комнатку отведём под крышей, можно даже на первом этаже, получше. Лишь бы он нам этот выигрыш сосватал.

Подобные мечты и желания в этом здании были не только Лори они были у всех, кто приходил сюда. Разница была лишь в сумме. То, что для Лори являлось пределом желаний, другой проматывал здесь за час.

Например, сын господина Леви вообще дневал и ночевал в «Зодиаке». А были такие, кто годами являлся сюда, каждый раз полный великих надежд. Но надежды эти оставались вместе с накопленными медяками в утробах ненасытных автоматов, И именно сегодня, в этот сияющий воскресный день, Лори и Кенни стали свидетелями происшествия, которое, задумайся они над его горьким смыслом, наверное, навсегда отбило бы у них охоту к азартным играм.

Они доедали мороженое, когда откуда-то снизу раздался дикий вопль, за ним последовал шум, крики, а через несколько минут послышался нарастающий рёв полицейских сирен. С душераздирающим визгом тормозов машины остановились у игорного дома.

Оставив деньги на столе, Лори и Кенни кубарем скатились по лестнице, ведущей в игорные залы. Впрочем, то же сделало и большинство посетителей ресторана. Они успели вовремя. В зале игорных автоматов, с трудом протолкавшись вперёд, они увидели следующую картину. На полу, лицом вниз, лежал широкоплечий парень в элегантном костюме. Из спины у него торчал нож. Вокруг суетились фотографы криминальной полиции, детективы.

В стороне, безучастный ко всему, стоял худой, однорукий человек. Трое полицейских крепко держали его за плечи. Один приковал свою руку к единственной руке человека. Этого человека Лори знал. То был Хог. Хог жил в нескольких километрах от города, он был инвалидом войны, получал грошовую пенсию и прирабатывал тем, что привозил в кафетерий «Запада-III» молоко с соседних ферм. Раза два Лори перекинулся с ним парой слов.

В зале стояла непривычная тишина. Не слышно было лязганья автоматов, остановились колёса лотерей, заглохла рулетка. Люди стояли молча, и только щёлканье блицев, шарканье полицейских башмаков и короткие, негромкие фразы, которыми обменивались детективы, нарушали тишину.