Наденька лукавит: играет медленнее, чтобы не оскандалить Петю, но Маргарита Викторовна грозит ей пальцем, и она снова набирает верный темп. Высокий белый лоб Пети покрылся капельками пота, а мать по-прежнему неумолима.

— Попробуем еще раз! — заладила она, и Петя злится, но не хочет огорчать ее, играет…

Пальцы Наденьки снова замедляют свой бег, и Петя взглядом благодарит ее за доброту.

После обеда мать с «кадетиками» и Наденька идут на прогулку. Маргарита Викторовна превосходно знает историю города. Детям кажется, что устами матери глаголет седая, покрытая сказочной дымкой старина…

В минувшее воскресенье они ходили в старинный Спасо-Преображенский собор. С замирающим сердцем смотрел Петя на потемневшие знамена и древние хоругви. Это с ними провожали нижегородцы Минина и Пожарского в Москву. Пете чудилось, будто он слышит грозный людской гул и твердый голос князя Пожарского: «Спасибо за доверие, други! Не пожалеем живота своего за родную землю!»

Сегодня Маргарита Викторовна пошла с детьми в музей.

— В Нижнем Новгороде, — говорит она своим глубоким грудным голосом, — жило немало удивительных людей, прославивших русскую землю. В восемнадцатом веке среди нижегородских посадских стал известен своей изобретательностью Иван Петрович Кулибин. Еще в детстве он строил такие хитроумные механизмы, что многие прочили ему великую будущность. Так и случилось. Слава о нем дошла до Петербурга, и в тридцатипятилетнем возрасте его пригласили занять должность механика Петербургской академии.

Петя внимательно слушает рассказ матери. Он тоже увлекается механикой. На уроках черчения, держа в руках какую-нибудь шестеренку и изображая ее на ватмане, Петя не раз мечтал построить машины, которые служили бы человеку.

В кадетском корпусе преподаватели и офицеры-воспитатели прожужжали уши о благородном призвании офицера, о грядущих боях и подвигах. Петя не знает, какое увлечение у него сильнее — военное или сугубо «штатское» занятие механикой.

Он любит работать с рубанком, когда шелковистые стружки белой пеной клубятся под пальцами, выпиливать ключ из зажатого в тисках куска стали, чинить часы, гнуть из жести ведра. Да мало ли что увлекает Петю! Все комнаты уставлены клетками с птицами, под потолком на проволоке подвешены садочки, где птицы чувствуют себя на свободе, во дворе воркуют голуби. Бедная мама! Она жалуется, что устала от щебета и пересвиста.

А музыка? Как поет душа, когда сидишь за роялем и комната, — да что комната! — весь мир наполняется чудесными звуками…

В музее они сразу идут в уголок Кулибина.

Вот проект арочного однопролетного моста через Неву длиной в 298 метров, фонарь-прожектор, при помощи сложной системы зеркал в пятьсот раз увеличивающий свет обычной свечи, «повозка-самокатка», оптический телеграф, «водоход» — судно, которое «шло противу воды, помощью той же воды, без всякой посторонней силы».

Глаза Пети перебегали от одного изобретения к другому. Но больше всего поразили его «часы яичной фигуры». Размером с гусиное яйцо, они были заключены в причудливую золотую оправу. Каждые пятнадцать минут раздавался их бой.

— А если наберешься терпения, — тихо произносит Маргарита Викторовна, — подождешь, покуда истечет час, то яичко это… Нет, говорить не буду! Увидишь сам.

Петя не сводил глаз с яичка. «Что можно еще здесь увидеть? Не шутит ли мама?..» — подумал он, но сразу же отбросил эту мысль: мать никогда не обманывала его доверия.

Наконец истек час. В гладко отполированном яйце распахнулись створчатые дверцы, и в открывшемся за ними золоченом чертоге фигурки ангелов и воинов под, звон колокольчиков и мелодичную музыку начали разыгрывать спектакль.

Петя смотрел, затая дыхание. Ничто не поражало еще так его воображения, как эти умные творения простого русского человека. Наденька тоже стояла, как завороженная. А Маргарита Викторовна вполголоса говорила:

— Современники называли его «Архимедом наших дней». Генералиссимус Суворов, приветствуя его и низко кланяясь ему, восклицал: «Вашей милости! Вашей чести! Вашей премудрости мое почтение!»

«Помилуй бог, много ума! — говорил о нем Суворов. — Он изобретет нам ковер-самолет!»

Петя нисколько теперь не сомневался, что Кулибин и впрямь мог бы изобрести ковер-самолет…

Князь Василий Александрович Зарайский командовал дивизионом в гвардейской артиллерийской бригаде в Петербурге. Он бесшабашно кутил, проигрывал в карты крупные суммы и, говорили, содержал не одну, а двух петербургских красавиц.

Жена аккуратно высылала кутиле и ловеласу деньги: она свыклась с положением «соломенной вдовы». Зато приезды красавца-полковника были подлинными праздниками в Воскресенском, и маленькому Коле они запомнились ярче всего.

После Михайлова дня, традиционного праздника русской артиллерии, устав от шумных кутежей, приезжал Василий Александрович в родовое гнездо свое. Никто бы теперь не узнал в нежном супруге и добром отце гуляку-гвардейца.

Единственной из прежних, милых сердцу утех оставалось вино. Василий Александрович пил его много и жадно, но всегда держался на ногах и даже сохранял способность философствовать.

Бывало поднимет он сына к самому потолку и спросит:

— Кадет Зарайский! В каких заоблачных высях вы витаете?